В двери парка Середин влетел уже ровно в восемь, увидел Илью с карбюраторного цеха, махнул рукой:
— Будь другом, кузню открой. А то я не успеваю.
— Ключи давай.
— Спасибо!
— Спасибо не булькает, — проворчал слесарь и пошел в ремзону.
Тем не менее, Середина с опозданием засекли: выбегая из раздевалки, он чуть не сбил с ног главного инженера.
— У-у, — покачал тот головой. — Почему не на рабочем месте?
— Менты по дороге тормознули.
— Нужно заранее из дома выходить, чтобы подобные ситуации не влияли на работу предприятия. Сегодня «менты», завтра у тебя двигатель заглохнет, послезавтра светофор сломается…
— Слушай, Харитоныч, — не выдержал Олег. — Я ведь на работу первый раз за год опоздал. А ты мне лекцию, как хроническому алкоголику, читаешь.
— Это верно. Надеюсь, ты не удивишься, если я и премию тебе только за один месяц сниму?
— Ты чего, Харитоныч?! И так не зарплата, а подачка для нищего!
— Зато мы выплачиваем ее регулярно, день в день. Не то что все вокруг.
— Какая разница, если ее без премии даже на квартплату не хватает?
— А ты не опаздывай.
— Я лучше вообще ходить не стану! Имей в виду, Харитоныч, — снимешь премию, на следующий день можешь меня не искать, не приду.
— По закону, в случае увольнения ты обязан отработать два месяца после подачи заявления об уходе, — сухо сообщил главный инженер. — А после этого будем говорить.
Он развернулся, давая понять, что разговор окончен, и защелкал по коридору подковками на каблуках.
Олег сплюнул, теперь уже никуда не торопясь спустился в темную ремзону, вдохнул здешний маслянистый и горьковатый воздух, закашлялся, чуть не на ощупь нашел кузню:
— Илья, ты здесь?
— Угу.
— А чего темно так?
— Чубайс свет за неуплату отключил. Пошли в гадюшник напротив, по пивку тяпнем? Заодно и пообедаем.
У прилавка в столовой стояла небольшая очередь с подносами. Олег с Ильей пристроились в хвост, взяли по розовому борщу с желтоватым плевком сметаны, макароны, по паре котлет. Середин долго гипнотизировал взглядом мелкие жилистые кусочки бефстроганов, но брать не рискнул — дороговато. До получки еще дотянуть нужно — дадут сегодня, не дадут, неизвестно. Что там Харитоныч ни вещает, а задержки с деньгами в парке случаются, и не малые. Котлеты же, судя по тому, что из них торчали тонкие рыбные косточки, тоже были натуральные, но по объему вдвое больше, чем бефстроганов. Прямая выгода получается.
На третье Олег взял компот и пакетик сахара — иначе это кислое пойло употреблять просто невозможно.
Вернувшись сытыми и довольными в парк, Олег с Ильей узнали, что получку все-таки начали выдавать — причем выплата денег, обычно происходящая после двух, сегодня оказалась назначена на полдень. Света все еще не было, а потому в окошечке кассы дрожала алым язычком стеариновая свеча. Народу собраться успело немного, человек пятьдесят. Слесарь и кузнец пристроились в хвост и приготовились к ожиданию. Тут главное — первые минут десять. Олег по опыту знал, что за это время очередь продвинется на два метра и можно будет облокотиться на стену.
Он ощутил прохладное прикосновение к своей щеке, дернул головой — и открыл глаза.
* * *
— Берегиня… — Губы невольно расползлись в улыбке.
— Ты кричал во сне, — прошептала обнаженная девушка с зелеными глазами.
— Мне привиделся кошмар.
— Это бывает, — кивнула она. — Закрой глаза, я сделаю так, чтобы тебе не снилось ничего.
— Постой! — перехватил ее руку Олег и потянул к себе.
— Перестань, — покачала головой берегиня. — Ты забываешь, что я не женщина. Я всего лишь дух этого леса, его обитателей и гостей.
— Я знаю, — кивнул ведун, и все-таки привлек девушку, прикоснулся губами к ее рту. Губы берегини оказались влажными, шершавыми и чуть кисловатыми на вкус.
— И что? — спросила она.
— Хорошо, — пригладил волосы Олег. — Ты знаешь, я люблю тебя, берегиня.
— Ты не понимаешь, что говоришь, — рассмеялась она. — Я не женщина. Я дух леса, дух вод, дух кустов и земли.
— Знаю, — повторил ведун. — И я не хочу, чтобы ты погибла.
— Я чувствую боль в твоем сердце, человек, — положила девушка ладонь ему на лицо. — И пока существует эта боль, я не могу погибнуть. Я не могу исчезнуть, пока существуют березы, малинники, пока растут сосны и клены, пока поют птицы и выходят на охоту волки. Так не бывает…
— Я видел места, где больше нет берегинь… — прошептал Олег. — И мне страшно оттого, что таким может стать весь мир.
— Когда ты слышишь птиц, — наклонилась к самому его уху девушка, — когда в траве шуршат мыши, а из-за кустов торчат заячьи уши, когда ветер колышит листву, а белка скачет по ветвям — это значит, что мы где-то рядом… Может, ты просто разучился видеть моих сестер, ведун?
«Разучился, разучился, разучился», — эхом отдалось в его разуме. Олег тряхнул головой и открыл глаза.
Проплывающие по небу барашки розовели в предрассветных лучах, между ними проглядывали парящие в невероятной выси перистые облака. А перед самыми глазами тряслись от совершенно неощутимого ветерка крохотные березовые листки.
— Какой, однако, странный сон мне приснился, — пробормотал Олег.
— Но я надеюсь, ты смог отдохнуть?
От неожиданности ведун подпрыгнул, сел — и увидел перед собой сидящую на корточках стройную обнаженную девушку с зелеными глазами и длинными волосами.
— Берегиня?!
— Тебя привела сюда богиня Марцана, ведун. Она уверена, что ты сможешь помочь нашей земле.
— В чем?
— Нам плохо.
— Почему?
— Я не знаю. Нам страшно туда заходить… — Берегиня встала, спустилась к озеру и вскоре вернулась, неся в руках чистую, кристально прозрачную воду. — Вот, выпей.
Вода была прохладной и чуть сладковатой, пахнущей цветами.
— Поможешь?
— Разумеется…
Ведун взнуздал коней, поднялся в седло, кивнул берегине, предлагая сесть перед собой. Та отрицательно покачала головой, взмахнула рукой — и перед Олегом запорхала ласточка. Гнедая, не дожидаясь команды, поскакала за ней, и Середину осталось только прижаться к гриве, чтобы не врезаться головой в какой-нибудь сук. Внезапно лошадь перешла на шаг. Олег облегченно распрямился, принял поводья.
Ласточка исчезла. Гнедая бесшумно переступала по мягкой хвое, толстым слоем лежащей внизу. Вокруг возвышались ели. Ели огромные, в три-четыре обхвата. Но что странно — у всех у них, подобно соснам, отсутствовали нижние ветви. Крона начиналась где-то далеко в вышине, а здесь, внизу, торчали только сухие сучки. Молодых деревьев тоже видно не было — лишь тонкие многочисленные сухостойны напоминали о том, что когда-то и здесь рос подлесок. Да и травы тоже не виднелось — ни единого клочка зелени. Еще больше Олега поразила тишина — полная, абсолютная, глубочайшая тишина, в которой оглушительным стуком отдавалось даже биение его сердца.
