Подъезжали к Ладору не по главной дороге, что вела из Бореи в Синегорье, а лесами, чтобы никто из случайных попутчиков не принес в столицу весть о приближении отряда вооруженных всадников с родовым знаком князей Ладора. Остановились в сосновой, тихой по зимнему времени роще. Здесь из-за стволов деревьев были видны кровли княжеского дворца. Владигор приказал всем спешиться.
Но не одно лишь желание подойти к Ладору незамеченными побудило Владигора до времени спрятаться в лесу. Пока дружинники утаптывали снег на полянке, расседлывали и укрывали лошадей рогожами, доставали припасенный в дороге корм для них, сено и овес, он с мешком за спиной подозвал к себе Бадягу и Велигора и велел взять им топоры. Утопая в снегу чуть ли не по пояс, двинулись они, ведомые князем Синегорья.
Шли недолго. По пути Владигор приглядывался к деревьям, что-то искал. Наконец вышли на поляну, где стояла одинокая сосна с толстенным стволом, облаченным в панцирь изжелта-красной грубой коры. Вначале ногами, а потом мечом стал расчищать Владигор место рядом с деревом, пока не показался слой земли с еще не успевшей пожелтеть и пожухнуть травой. Острием меча тыкал в землю то тут, то там. Наконец о что-то твердое ударился клинок, и Владигор радостно воскликнул:
— Здесь! Нашел! Сдирайте дерн!
Бадяга и Велигор, послушные воле князя, принялись кинжалом и мечом рыхлить, взрезывать промерзшую землю, и на глубине в две ладони скоро открылась их взорам каменная плита. Владигор поторапливал:
— Поспешайте! Края плиты очистить надо!
Поработали еще немного. Вот уж и края квадратной плиты видны.
— Что ж дальше делать? — Велигор спросил.
— Плиту эту надобно поднять. За топоры беритесь, — последовал приказ Владигора, и острые лезвия боевых топоров с обеих сторон врезались в промежуток между камнем и землей, в которую плита, видно давно уж не тревожимая людьми, вросла крепко. Но расшатали-таки ее. Заскрипела, будто не желая расставаться со своим покойным ложем, а уж сильные мужские руки, подхватив ее с одной стороны, подняли, и открылся ход куда-то в глубь земли.
Встав на корточки, заглянул туда Бадяга — черно, как в печке, но видны ступеньки каменные.
— Эхма! — сказал он, шлем рукой придерживая. — Куда ж ведет сия нора?
— А в Ладор ведет, — ответил Владигор. — Еще прадедом моим была прорыта от самого дворцового подворья на случай, если обороняться от врага сил не хватит. Потому и говорил я тебе, Бадяга, что воротами городскими мы не воспользуемся.
— Выходит, я туда полезу, в эту дыру? — спросил дружинник, с опаской поглядывая на провал в земле.
— Выходит, что так. В том-то служба твоя и заключаться будет.
Владигор снял со спины мешок, достал оттуда серый кафтан крестьянский, старый овечий кожушок и шапку-колпак, суконную, дырявую. Бадяге протянул одежду:
— В такой одеже во дворец порой приходят те, кто на поварню хочет отдать припасы. Ход этот приведет тебя в конюшню. Конец пути узнаешь по ступенькам, что вверх поведут. Крышку деревянную тебе поднять придется — поднатужься, да не бойся, если прямо в стойле окажешься. Из конюшни выйдешь с этим мешком, в котором три глухаря лежат, — подстрелил, дескать, дорогой, — по всему подворью прогуляйся, а потом иди во дворец, только не по княжеским покоям, а коридорчиками, где обычно ходит челядь. Позаглядывай туда-сюда, повыведывай, узнай, что за силы у борейцев, остались ли прежние стражники или их всех уж на борейцев заменили. Если остановит кто-нибудь, птиц покажи, скажи, что на поварню идешь к повару Худиславу. Ну, понял все?
Бадяга вздохнул, почесал затылок:
— Да вроде все. Только…
— Ну, что еще?
— Только дозволь ты мне хоть кинжальчик взять с собой, вот этот, махонький.
И Бадяга показал на прицепленный к поясу кинжал с клинком довольно внушительной длины. Владигор взглянул, подумал и кивнул:
— Бери. Только подальше его в штаны запрячь. Ну, переодевайся!
Бадяга, кряхтя и пыхтя, при помощи Велигора снял с себя кожаный, с нашитыми стальными бляхами доспех, где части, прикрывавшие спину и грудь, ремешками были сцеплены. Владигор покуда на сосне несколько зарубок сделал, из которых скоро потекла живица,[16] топором срубил две толстые ветки, от сучков очистил их. Все из того же мешка достал пук льна, намотал его на палки и густо пропитал живицей. Бадяга меж тем переоделся и выглядел теперь как обычный крестьянин. Глядя на его огромный живот, невозможно было усомниться в том, что на княжеской кухне он бывает часто и у главного повара в чести.
Владигор осмотрел Бадягу со всех сторон — все как будто было в порядке, и ничей, даже самый пристальный, взгляд не признал бы в этом мужике старшего дружинника, бесстрашного когда-то рубаку.
— Ну, пусть боги тебе дорогу счастливой сделают, — сказал князь синегорский. — Помни, от твоей разведки многое зависит: сумеем ли сами взять Ладор или нужно к братским княжествам на поклон идти. Вот факелы, зажги пока один, а на пути обратном другой зажжешь.
Бадяга из мешочка, что на поясе висел, кремень достал, кресало, трут. От ветерка закрываясь, ловко высек искру, раздул огонь, скоро и факел запылал. С мешком за спиной полез Бадяга в жерло подземного хода, осторожно ставя ноги на оледенелые ступеньки. Вот уж он оказался в самом низу и пошел вперед по коридору с полукруглым сводом в два роста человеческих высотой, обложенному кирпичом. На века, как видно, выкладывался этот свод, с надеждой, с уверенностью даже, что не обрушится от просочившейся воды. И даже вымощен был камнем, поэтому шел Бадяга быстро.
Факел потрескивал, заливая пространство вокруг медовым светом.
Хорошо было идти Бадяге. Все внутри него напружинилось в ожидании дела опасного. Хотелось ему к тому же искупить перед Владигором свою вину, и думал он весело:
«Ну вот, схожу я, значит, во дворец, все разузнаю, посчитаю, сколько там борейцев, где они стоят, и быстренько назад. А потом…»
И Бадяга представлял, как ночью проберутся они во дворец, как нападут на спящих, как станут крошить врагов коварных, словно капусту, не жалея, как Владигор займет престол князей ладорских, а он, Бадяга, будет воеводой. С ухмылкой подумал и об обещанной Владигором награде, с удовольствием подумал, решил, что надо бы потом и женой обзавестись.
Но чем дальше шел Бадяга по подземному ходу, тем мрачнее становился. Уже не о награде думал, не о женитьбе, а о том, что разведка его весьма опасна.
«Ну, — думал, — выйду я из конюшни, и если там меня не словят конюхи, выйду, значит, на подворье и тут же, как карась в мережу, в руки борейцев да и попаду. „Кто, — скажут мне, — такой?“ Я, конечно, отвечу, как Владигор велел, но они мне не поверят, в застенок поведут, обыщут, кинжал найдут, станут пятки каленым железом жечь, кожу со спины сдирать, ногти вырывать. Знаю я их повадки волчьи…»
