Только теперь смог увидеть Петр гнездо, о котором говорил мудрец. Высокое, в два или три роста человеческих, формою оно напоминало осиное. И хоть велико было логовище, монстров вокруг летало гораздо боле. Изумился кожевник — как полчища такие внутри умещаются. Потом понял, что домом служит гнездо не всем тварям, что таились меж развалин, а только великому нетопырю.
Стоило первым всадникам достигнуть руин, как серым дождем устремились к ним чудовища. Были они различны и видом своим, и размерами. Встречались из них мелкие, с обычную летучую мышь, — а были и такие, что не уступали доброму коню. Некоторые походили на змей летучих, другие — на собак, третьи же имели облик почти человеческий, с лицами, ногами обычными, но с кожистыми крыльями вместо рук.
Не впервой было вступать Петру в честный бой, но еще ни разу не встречался он с такими врагами. Нетопыри обрушивались на него, не жалея собственных жизней, не пытаясь увернуться от меча, как-то защититься — лишь бы удалось самим вцепиться в плечо, руку, нанести удар по голове и лицу.
Спрыгнул с коня Хорс, свистнул весело, приказывая тому прочь скакать. Длинный двуручный меч, подарок полевой девы, поднялся в его руках, словно стремился пронзить собою солнце. Карп последовал примеру, тоже отпустив скакуна. Османские воины же сражались верхом, так им проще было до крылатых монстров дотянуться. Рашид держался рядом со Спиридоном, прикрывая юношу.
Развернул скакуна Петр, сшиб двух нетопырей, но сразу же новые вороги набросились на него. «Не дело рубиться с ними, так мы только людей погубим, — подумал он. — Надо гнездо диавольское разрушить, тогда и всем бесам конец». Закричал воин грозно, направил жеребца своего вперед, а другие бойцы путь ему расчищали, нечисть сдерживая.
Вдруг всхрапнул конь, на дыбы встал, заржал громко, и почувствовал Петр, что падает на сырую землю. То один из нетопырей вцепился в ногу скакуна, зубы вонзил глубоко, когтями впился. Вылетел из седла кожевник, тут бы и шею ему сломать, — но спасла его ловкость, которая не раз, во время игр праздничных в заовражье, приводила в восторг и удивление соседей.
Встал Петр на ноги, мечом дедовским взмахнул — сразу три чудовища рухнули, черной кровью залиты. Обернулся кожевник, и видит, вот она, цель их похода, гнездо тварей, прямо перед глазами. Вспомнились слова Саида: если уничтожить обитель их, да великого нетопыря победить, — сгинут прочь бесы, и боле не вернутся.
Второй раз просвистел в воздухе клинок, обрушиваясь на головы тварей. Момент улучив, когда ненадолго вокруг него ни одного врага не было, — кто отступил, ошеломленный его натиском, кто уже лежал мертвым, под ногами сражающихся, — Петр со всех сил обрушил удар на гнездо нечистое.
Глубоко погрузился дедовский меч. Показалось кожевнику, что обиталище тварей склеено из воска, или чего-то подобного, вязкого, плотного. Не рассечешь с одного удара, не разрубишь сплеча, — долго трудиться надо, чтобы уничтожить рассадник нечисти. Вот где пригодился бы Потап, с его силой богатырской!
Потянул Петр клинок, чтоб новый удар нанести, — только не поддался дедовский меч, с места не сдвинулся. Понял кожевник, застряла добрая сталь в воске, или что там вместо него нетопырям для постройки служило. Обеими руками ухватился за рукоятку, все силы напряг, — но напрасно.
Горько пожалел Петр о своей неосторожности. Не рассчитал удара, не подумал о том, что может произойти, — и вот теперь остался без оружия. В то же мгновение сильный удар обрушился на его голову. То нетопыри, осмелев, вновь бросились в атаку. Увидели твари, что противник их беспомощным остался, налетели стаей, когти острые вытягивая.
Перехватил Петр охотничий нож, купленный в оружейной лавке возле берега, взамен того, которым был убит несчастный мальчик. С трудом, но сумел рассечь крыло одному из нетопырей. Да только может ли кинжал сравниться с добрым мечом! Посмотрел вокруг воин, может, оружие где-то лежит, выронил кто, или поделится. Но, увы, стоял он один возле гнезда бесовского. Слишком далеко вырвался Петр вперед, устремившись к цели.
Спиридон бился где-то далеко, его почти и не видно было за развалинами. Купец Клыков стоял на открытой площадке, ловко и умело орудовал длинной двойной алебардой, на обоих концах которой круглились два острых полумесяца лезвий. И не подумаешь, что торговый человек, — в который раз мелькнуло у Петра.
Спина к спине стоял с Клыковым Федот, в каждой руке по цепу боевому, и с каждым взмахом наземь мертвые нетопыри падали. Мог их кликнуть на помощь Петр, но не стал. Слишком много окружало их нечисти, гораздо больше, чем на других напало. Не знал кожевник, что твари летучие сразу распознали в Федотке корочуна, и потому стремились его первого уничтожить, — силой и ухваткою лесной демон во многом простого человека превосходил, а самого сильного противника вороги хотели истребить первым.
Эх, если бы Петр шел в бой пешим! Тогда захватил бы с собой бердыш или пику, ведь немало оружия с собой в поход взято. Но сталь добрая была приторочена к седлу, и теперь оказалась похоронена под телом вороного коня. С незнакомой ранее остротой ощутил Петр, что не готов к бою. И, правда, что я возомнил о себе? Али я богатырь былинный? Или, хотя бы, солдат царский, день за днем в казарме тренирующийся, навыки военные совершенствуя?
Нет, я простой ремесленник, и покуда в своей мастерской сижу, ни сил мне, ни сноровки боевой не прибавляется. Так почему же решил я, что по плечу мне подвиги великие? Отчего не жил спокойно, мирно, как все вокруг, как Аграфена просила?
Мысль страшная в голову ударила, страшнее, чем когти нетопыря, чем хлопок хвоста диавольского. Уж не гордыня ли это? Не впал ли он в грех смертельный? Несколько раз, с помощью Божией, удавалось ему козни бесовские побороть — так не решил ли он, сам того не осознавая, что сила его — в нем самом, а не от Господа нашего? Не ослеп ли, опьяненный победами, и не навлек ли тем самым гибель и на себя, и на других, — прежде всего, на сына своего, Спиридона, который верил ему безгранично?
И словно в подтверждение тревог его и сомнений, шорох огромных крыльев раздался над головой. Взглянул Петр вверх, — и показалось ему, что небо потемнело, и солнце спряталось за черными тучами. Так огромен был великий нетопырь, который завис над ним, уставив злобные глаза стариковские.
«Так вот он, — вспыхнула мысль, — странник недобрый, что и меня, и Аграфену, и детей проклял».
— Вижу, узнал меня, — прошелестело чудовище. — Говорил мне царь речной, что ты у меня на пути встретишься. Захотелось самому на тебя взглянуть, — как живешь, кого любишь, о ком заботишься. У кого я сейчас отниму тебя навеки.
