Однако все мысли о воде вылетели из головы, стоило мне заглянуть в наконец открытый люк. В луче света, падающего в кромешную тьму внутри машины я наконец разглядел то, что грохотало, падая на металлический пол.
Это оказался человеческий скелет.
Вернее, это было человеческим скелетом. До того момента, пока не начало падать, собирая по пути каждую из девяти ступенек железной лестницы. В итоге, до пола долетели лишь отдельные фрагменты, по которым, однако, определить принадлежность не составляло труда. Приметные позвонки, почти целая грудина с торчащими ребрами, и, конечно, ни с чем не сравнимый череп. Это определенно был скелет человека. Только что он делал на такой высоте, возле люка?
Я перевел взгляд на торчающую крышку люка и удивился вторично – на приваренной с внутренней стороны ручке висели остатки руки скелета – кисть и локтевые кости. Видимо, когда я рванул люк, то немногое, что еще скрепляло скелет пять лет назад пытавшегося вылезти через люк солдата, разрушилось и костяк полетел вниз, оставив на крышке только сжатую в посмертном усилии руку.
Делаем вывод, что экипаж АГАТа до последнего пытался выбраться из машины. А из этого делаем вывод, что весь экипаж до сих пор внутри.
Ника тоже это поняла, потому что в ее взгляде появилось какое‑то придавленное выражение, будто на нее патриарх накричал при всем клане. Кажется, идея лезть внутрь уже не казалась ей такой уж хорошей. Как ни крути, а мертвецы очень часто вызывают у людей неприятные мысли и ассоциации, а кто‑то даже их боится.
Глупые. Живых надо бояться. Мертвецы как раз безопасны.
До пола было прилично высоты, да к тому же прыгать в старые кости, рискуя сломать ноги или пораниться, было не лучшей идеей, поэтому я сел на броню, нащупал подошвами ступеньки лестницы и полез вперед первым.
– Ты куда? – жалобно пискнула Ника.
– Ты же сама хотела внутрь. – ответил я, чуть задержавшись на лестнице. – Так идем.
– Но там же… – Ника сделала жалостливое выражение лица.
– Хочешь, оставайся тут. – я пожал плечами, насколько это возможно, когда держишься руками за срез брони. – А мне интересно, что там произошло. Возможно, внутри я смогу узнать больше.
И, не дожидаясь ответа, я продолжил лезть вниз.
Не успел я коснуться пола, как почувствовал, что лестница завибрировала вновь – Ника все же полезла следом. И, в общем‑то, неважно, что сподвигло ее – боязнь остаться в одиночестве или интерес к тому, что творится внутри.
А внутри творился кромешный мрак. Из‑за того, что я стоял в луче света, падающем с потолка, все, что за его пределами только набирало густоту и непроницаемость – будто снова стоишь перед приемной комиссиией, которая обвиняет в том, что ты – деревенщина. Только в этот раз наверху нет стекла, которое можно разбить, развеивая эту иллюзию.
Поэтому, дождавшись, когда Ника спустится, я достал из кармана телефон, включил на нем фонарик и осмотрелся, крутнувшись вокруг своей оси.
Фонарик, конечно, был слабый, и нормально выхватить окружение не мог, поэтому с места ничего рассмотреть не удалось. Приняв решение осматривать АГАТ фрагментами, я взял Нику за руку, чтобы не потерять ее в этой темноте, максимально далеко вытянул перед собой руку с фонарем, чтобы не наткнуться ни на что, и двинулся в сторону носа машины. Пол под ногами, хоть и наклоненный, совершенно не был скользким, и продвигались мы уверенно. По бокам из темноты периодически выныривали всякие конструкции и емкости, но я не обращал на них внимания – я решил начать осмотр прямо с носа.
И, когда мы до него добрались, оказалось, что не зря.
В передней части машины, перед лобовым стеклом, через которое в редких местах просачивались жалкие вялые лучики света, располагалось два кресла, разделенные широкой консолью со множеством кнопок. Перед каждым креслом стояло по большому круглому рулю.
В каждом из кресел лежало по скелету. Эти совершенно точно человеческие, даже определять не нужно – все и так налицо. Водители АГАТа умерли прямо на своих рабочих местах, наверняка до последнего пытаясь спасти машину от погребения под землей. Даже на грани смерти, уже зная, что не выживут, они пытались спасти хотя бы машину и тех, кто в ней.
Невозможно выжить, когда тебя, прямо вместе с твоим креслом, навылет пробило несколькими скальными отломками. Острые и длинные, словно каменные наконечники для стрел, они пришпилили скелеты к креслам на манер жуков в коллекции энтомолога. Три – в левом кресле, поразившие печень, легкое и солнечное сплетение, и четыре в правом, добавившие к почти такому же списку еще и шейный отдел позвоночника.
– Видела когда‑нибудь такое? – спросил я, показывая пальцем на каменную иглу, но не касаясь ее.
Ника помотала головой, закусив губу и снова ухватила меня за руку, которую я забрал у нее лишь затем, чтобы указать на диковинку. Схватила и сжала.
Я присел возле кресел, разглядывая каменные иглы поближе, под светом фонаря. Нет, это не было чем‑то окаменевшим, как могло бы показаться на первый взгляд, да и что это за срок для окаменелости – пять лет? Эта штука не выглядела как то, что когда‑то было органикой, каждый из этих шипов был не похож на другой, они все были разными. Будто действительно кто‑то взял, отслоил от скалы несколько острых камней и начал ими швыряться, будто дротиками, атакуя водителей со спины.
Именно со спины, потому что с той стороны торчала большая часть игл, нежели спереди. Спереди, если присмотреться, из семи снарядов над костями выступало только два, то есть, снаряды прилично потеряли энергии, пронзая сначала кресло, а потом тело пилота.
Выходит, нападение происходило изнутри…
Кажется, Ника пришла к тем же выводам, потому что она внезапно резко дернулась, и в свете фонаря мелькнула ее поднятая рука, над которой снова возник шарик крови. Ника явно была готова отражать нападение.
Только сомневаюсь, что на нас кто‑то нападет. Если бы тут жила какая‑то тварь, что кидается камнями, как стрелами, то она бы давно уже разодрала целые костяки на отдельные кости еще в момент поедания. Да и как она сюда попала, если люк был закрыт, а остальная часть под землей?
Но уговаривать Нику расслабиться я не стал – ей это не поможет. Если ей так спокойнее, пусть будет готова к драке. Если заставить ее спрятать свой шарик, она только больше нервничать начнет.
Оставив скелеты водителей, я двинулся в обратном направлении, внимательно осматриваясь по сторонам. Всякие конструкции и внутреннее устройства АГАТа меня волновало мало, сейчас меня больше интересовало, найдем ли мы еще скелеты, и будут ли на них следы похожих повреждений. Поэтому все рукотворное, что выплывало из темноты мне навстречу, я обходил, не заостряя на них внимания, но внимательно осматривал пространство за и под ними, не ленясь нагибаться и светить в самые узкие щели.
И это было правильным решением. Я нашел еще четыре скелета, не считая того, что упал сверху. У него, кстати, тоже нашлась каменная игла, застрявшая между ребер недалеко от того места, где когда‑то располагалось сердце, просто изначально я не обратил на нее внимания. Такие же иглы нашлись и в остальных костяках – от одной до пяти. Даже забившийся под какой‑то железный горизонтальный шкаф бедолага получил свою порцию камня, только, судя по его размеру и расположению, а так же по многочисленным царапинам на стенах и полу рядом, в этот раз игла промахнулась, ударилась об пол и раскололась на целое облако мелких обломков, которые, как шрапнель, проникли в тело человека со стороны ног, порвав мочевой пузырь и нижние отделы кишечника. Даже представить страшно, как больно, долго и мучительно он умирал.
В задней части тягача нашелся проход в следующий вагон. Его предполагалось закрывать массивной дверью с мощной уплотнительной резинкой по краю – не удивлюсь, если герметичной, – но сейчас она была наполовину открыта. Закрыть ее было невозможно даже в теории – она упиралась в еще один скелет, лежащий точно на проходе.
Дверь открылась с легким скрипом, но без усилий – сказалась почти нулевая влажность внутри АГАТа. Здесь вообще все выглядело так, словно никаких пяти лет и не прошло… Ну, в смысле, все то, что я успел мельком осмотреть. Вот бы еще и еда и вода тоже были в качественных консервах, которым пять лет нипочем.
