от фригийского бога, пытаясь понять, откуда исходит опасность.
– Ты теперь трижды мой должник! – выкрикнул каинит. – Уплати долг – пройди свой путь до конца!
И прежде, чем Мидас осознал его намерения, вампир обнажил клыки и вонзил их в костяную плоть гашадокуро. В теле древнего чудовища не текла кровь, однако Дети Каина пьют не ее, точнее – не только ее. Они пьют саму суть, жизненную силу, которая есть в каждом, какому бы миру ты не принадлежал.
Монстр взвыл, но вовсе не от боли. В последние мгновения он все же понял, что с ним случилось. Он заметался из стороны в сторону, завертелся волчок, разнося на куски ближайшие строения и растаптывая воинов, которые не успели убраться с его дороги. А потом вдруг замер, дернулся, точно в конвульсии, запрокинул голову к черным небесам и разразился оглушительным криком. Вместе со звуком из него изливалось нечто, материя иного мира, рябь Лимба. Эта рябь взметнулась вверх, точно вода из фонтана, она исказила пространство и перспективу, но тут же опала, мгновенно облепив голову, тело и конечности гашадокуро.
Вящий Навь продолжал кричать, а рябь изливалась из него нескончаемым потоком и убегала в сторону ворот, будто живая, влекомая неведомым непостижимым разумом. Она свободно пересекала строения, даже проходила сквозь воинов, не нанося им никакого вреда. Но там, у ворот, где пламя давно опало и Карн, едва не теряя сознание, продолжал контролировать нескольких химер, рябь набросилась на полсотни выживших монстров. Она облепила их тела, как мгновением раньше растеклась по всей поверхности костяной плоти гашадокуро. Чудовища оцепенели, а потом неистово закричать, выбрасывая в окружающий мир эманации непереносимой боли и бесконечного отчаяния, которые Карн улавливал опаленными рецепторами увядающего сознания.
А потом все закончилось. Гашадокуро и порождения Лимба, захваченные изнанкой реальности, сначала стали полупрозрачными, а потом просто растворились, будто их никогда и не было. Выжившие воины – менее половины городской дружины – тут же стали подбирать тела боевых братьев и относить их – бездыханные на площадь перед воротами, а те, в которых еще теплилась жизнь, – к дому целителя, что стоял чуть в стороне от Храма Радогоста. Из дальних домов появились мирные жители, почуявшие, что опасность минула. И действительно, не нужно было быть магом, чтобы ощутить спавшее напряжение. Где-то в темной вышине раскатился гром, стал накрапывать мелкий теплый дождь.
Карн поднялся с колен. Физические силы давно иссякли, им двигала одна лишь воля. Но времени на отдых не было. Освободившись от необходимости контролировать разумы врагов, он сразу почувствовал, что Ритуал Восстановления Завесы вот-вот завершится – у них оставались считанные минуты, чтобы задействовать Вегвизир.
Он заковылял к Мидасу, обнаружив его по ауре, которая в настоящий момент едва тлела, но все равно горела ярче, чем аура любого из смертных. Парень несколько раз чуть не упал, какой-то воин помог ему преодолеть остаток пути. Карн поблагодарил витязя и склонился над древним богом.
– Пойдем, – прошептал он, поднимая фригийского царя и морщась от колкой боли, пронизывающей все тело и особенно голову.
Мидас закряхтел в ответ. Кто-то уже вытащил обломок сулицы из его бока и даже присыпал рану каким-то порошком. Но фригийский царь, на несколько мгновений провалившийся в беспамятство, едва ли мог припомнить, кто же его спаситель.
– Ты видел? – выдавил он, наконец. – Видел, что сделал каинит?
– Нет, – Карн качнул головой, тяжело ступая по развалинам. Он отчетливо видел Храм Радогоста и шел к нему. Забавно, но теперь он вел Мидаса, тот едва переставлял ноги. – Но я догадываюсь, что произошло.
– А ублюдок хорош, – Мидас попытался фыркнуть, но вместо этого из его рта вырвался кровавый кашель. Они едва не завалились, но парень чудом сумел удержать два тела – свое и, мать его, божественно – в вертикальном положении. Мгновение, чтобы собраться с силами, и воины продолжили путь.
Они взошли по широким ступеням Храма Радогоста, и парень ощутил дежавю, родившееся из семантической идентичности двух Центров Силы – этого и другого, что стоял (точнее – будет стоять спустя несколько веков) в Арконе.
Разумеется, маги ждали их. Ворота Храма были распахнуты настежь. Здесь, посреди огромного пространства, освященного сотнями и тысячами восковых свечек, тоже стояло дерево. Но не дуб, как в Арконе, а исполинская, просто немыслимых размеров береза. Крона ее терялась в высоте многометрового зала, испещренного именами защитников города, павших за минувшие годы. Что ж, эта ночь прибавила резчикам работы – им придется нанести на стены еще сто сорок четыре имени.
Листья на ветвях березы трепетали, хотя в Храме не было сквозняка, да и на улице стоял полный штиль. Карн и Мидас подковыляли к магам, застывшим через равные промежутки друг от друга по периметру невысокого каменного парапета, ограждавшего земляной холм, из которого росло Родовое древо. Парень полез в переметную сумку фригийского царя и достал оттуда Вегвизир. Он вложил его в ослабшую ладонь друга и прижал своей рукой, вспоминая о Ниссе.
Мидас, находясь на самой границе собственного сознания, титаническим усилием воли заставил себя воспроизвести в памяти образ Фавны. Неясный, обрывочный, трепещущий, но этого оказалось достаточно. Воинов будто прошибло электрическим разрядом, все мысли вылетели из головы, а окружающий мир утонул в сероватой дымке. Они устремились сквозь время, не думая о том, что Мидас, вероятно, серьезно ранен и неизвестно, насколько удачно будет их прибытие к следующей вехе. Будут ли рядом люди? Найдут ли они помощь?..
Сейчас это не имело значения, потому что выбора у них не было. Зато была цель, ради которой стоило шагнуть в неизвестность, находясь на грани смерти. И они сделали это, сделали следующий шаг по Спирали Дискордии.
Их ждал Аркаим. Пятое тысячелетие до нашей эры. Мир принципиально иной, но бесконечно похожий на этот и на любой другой, где живут люди. Люди, которые умеют любить и которые готовы на все ради своей любви.
На все?
Очень скоро они узнают ответ на этот вопрос.
