Когда римлянин только приступил к работе, порученной ему Императором, Гуделес проверил его, прислав целую кучу ничего не значащих бумажек. Трибун вернул их, не сказав ни слова, и взамен получил нечто похожее на настоящее сотрудничество. Он подумал, не была ли история с этим свитком другой, более хитрой ловушкой, но Гуделес казался и в самом деле озадаченным.
– Этого документа, скорее всего, у нас не было, – сказал он медленно и почесал аккуратно подстриженную бородку. – Он, вероятно, находится в архивах, в здании на Средней улице. Вообще-то, его там быть не должно, он слишком свежий, но кто знает? В любом случае, у меня его нет.
– Ну что ж, попробую поискать там. Не худо поработать ногами и размяться после бесконечного сидения на одном месте. Спасибо за совет, Гуделес.
Тот вяло махнул рукой. Странный человек этот Гуделес, подумал трибун, он выглядел и действовал как настоящий чиновник, и в то же время он обладал достаточным мужеством и силой воли, чтобы, встретившись лицом к лицу с Туризином, отстаивать свои убеждения. М-да, похоже только в пьесах у людей простые и однозначные характеры.
Флаги, свисающие из окон дворцового комплекса, были влажными и тяжелыми, а газоны вокруг серыми и грязными. Снег уже почти растаял, солнце начинало припекать по-весеннему. Трибун с сомнением посмотрел на небо. Такие дни уже случались, обещая, казалось бы, близкое потепление, но вскоре снова начинались морозы и снегопады. Впрочем, на этот раз, похоже, весна и правда не за горами.
Трибун прекрасно знал, как его встретят в имперском архиве, и не обманулся в своих ожиданиях. Чиновники гоняли его от одной горы пыльных свитков к другой, пока он не начал ненавидеть самый запах хранилища. Но нигде не было и следа нужного ему документа. Самые свежие свитки были трех-четырехлетней давности. Остальные еще более старые – один из документов упоминал о Намдалене как о части Империи, хотя выцветшие чернила и архаичный язык сделали текст почти неудобочитаемым. Когда он показал старинный свиток секретарю, сидевшему в комнате, тот равнодушно пожал плечами:
– Что же еще может быть в архиве, кроме старых документов? – Чиновника шокировала сама мысль, что кто-то мог надеяться найти здесь свежие документы.
– Я обошел все три этажа этого здания, – сказал Скаурус, теряя терпение, но все еще пытаясь держать себя в руках – Есть ли еще место, где могла затеряться проклятая бумага?
– Полагаю, что она может находиться в подвале, – ответил секретарь, всем своим видом показывая, что там ее, скорее всего, быть не может. – Это место, куда складывают что попало, и найти там можно все что угодно. Это возле тюрьмы.
– Попробую посмотреть там.
– Возьмите с собой лампу, – посоветовал секретарь, – и держите наготове меч. Внизу много крыс, их никто не травит и они могут оказаться очень агрессивными.
– Замечательно, – пробормотал трибун Он знал, что в одном из казенных зданий находится тюрьма, но понятия не имел, что под тюрьмой помещался архивный подвал.
Скаурус проверил лампу и долил в нее масла. Предосторожность оказалась не лишней: спустившись на один лестничный марш, он оказался в кромешной тьме. Дневной свет не проникал сюда, а металлические держатели, с воткнутыми в них чадящими факелами были укреплены на стенах слишком далеко друг от друга. Грубые каменные глыбы, из которых была сложена тюрьма, покрылись толстым слоем сажи, которую не счищали десятилетиями.
Шагая по извилистому коридору, Скаурус едва не столкнулся с тюремщиками, разносившими по камерам обед. Два ленивых стражника толкали по камням скрипучую тележку, еще двое с утомленными от безделья лицами раздавали миски с дурно пахнущей рыбой, ломти хлеба и глиняные корчаги с водой. Еда была отвратительной, но заключенным, жадно сгрудившимся у окошек, выбирать не приходилось. Один из них, попробовав вонючую похлебку, скорчил выразительную гримасу и проворчал:
– Ты опять мыл в ней ноги!
– Давно уже собирался это сделать, – ответил стражник равнодушно.
Трибун попросил разрешения пройти в подвальные архивы, миновал длинный ряд тюремных камер и оказался у маленькой двери, над которой, как и над многими другими дверями и воротами имперских зданий, висело изображение Императора. Скаурус удивленно посмотрел на чеканку круглое лицо, короткая бородка. Кто же это? Он поднял лампу повыше и прочитал надпись: «Фос да благословит и защитит Автократора Стробилоса Сфранцеза». Прошло уже больше пяти лет с тех пор, как Стробилос не был Императором.
Ступив на нижнюю ступеньку лестницы, Марк понял, что нужной бумаги ему тут не найти, даже если бы она здесь и была. Маленькая глиняная лампа плохо освещала дорогу, но света было достаточно, чтобы он мог разглядеть громоздящиеся друг на друга ящики, забитые документами. Некоторые из них были опрокинуты, а содержимое их, покрытое плесенью, грудами валялось на полу. В воздухе висел стойкий запах сырости и гнили.
Огонек лампы дрогнул. Скаурус почувствовал, как екнуло у него в груди. Ничего хуже и придумать нельзя, как потеряться в этой страшной зловонной дыре, одному и без света, в кромешной тьме. Хотя нет, он был тут не совсем один – лампа снова вспыхнула и дрожащий огонек отразился в десятках горящих глаз, следивших за трибуном. Некоторые из них, беспокойно подумал Марк, были уже не похожи на глаза нормальных людей. Он медленно отступил и, закрыв за собой скрипучую дверь, задвинул засов.
Стробилос равнодушно смотрел на Марка со стены. Даже придворный художник не сумел придать его лицу величавость. Бывший император напоминал не то базарного торговца, не то мелкого жулика.
Верхний этаж тюрьмы с чадящими у камер факелами казался чуть ли не уютным по сравнению с жутким подвалом. Стражники продолжали толкать свои тележки: пока что они раздали еду только в шесть или семь камер. Движения их были отработаны почти до автоматизма: миска похлебки налево, краюха хлеба направо, по кувшину с водой в обе стороны, и тележка скрипнула, процедура повторяется.
– Эй ты! – крикнул кто-то из ближайшей камеры. – Да, ты, чужеземец!
Марк хотел уже продолжать свой путь – он был уверен, что здесь с ним никто не заговорит, – но повторный возглас остановил его. Он с любопытством огляделся и не сразу узнал Тарона Леймокера в ветхой одежде заключенного. Бывший адмирал здорово исхудал, а его волосы и борода превратились в грязную и всклокоченную гриву. Месяцы, проведенные в полумраке, лишили его знаменитого морского загара, но когда Скаурус подошел ближе, то увидел, что Леймокер по-прежнему подтянут, как и полагалось моряку. Камера была аккуратной и, насколько это возможно, чистой. Если уж на то пошло, она была чище, чем лестница и коридор.
