С замком не то… он выглядел иначе. Кайя останавливается, чтобы разглядеть стены, пестрящие пятнами. В нос шибает запах мочи — кто-то пристроился в углу, и желтая струя бьет на старые шпалеры. Нехорошо.
На ступеньках пьют.
Вино красное. Терпкое. С вином следует аккуратно. Однажды Кайя выпил слишком много и тоже забыл о чем-то важном, не как сейчас, а просто на время. Кто-то хватает за руку, и Кайя руку стряхивает. Человек легкий. Летит по лестнице, замирает у подножия.
Умер?
Кайя умеет убивать. Его учили. Определенно. Это важно, почти так же важно, как синие полотнища с белым паладином. И кот.
Те, кто пил на лестнице, схватились за оружие.
Они злы?
Конечно. Люди прячутся от Кайя, потому что боятся его, запирают себя в темноте, а он уже не слышит. Раньше тоже не слышал, но иначе. У глухоты тоже есть оттенки. Мучительно, когда столько их вокруг и все хотят убить. Они не знают, что Кайя очень сложно убить. И если все-таки получится, то города не станет. Погибнут многие.
Нигде будет радо и снова позовет его за собой. Нет. Кайя помнит, как считать: лучше эти, чем многие…
…всех не пришлось.
Убежали.
А Кайя отмыл руки вином и поднял меч. Так будет удобней. Чище.
Больше никто не пытался его обидеть. Один раз выстрелили из арбалета, и болт застрял в рубашке. Кайя она мешала — грязная. Рубашку он оставил.
Он помнил галерею! И картины! Конечно… эти люди… когда-то Кайя учил их имена. Много-много имен, целая цепочка, которая протянулась от прихода в мир и до… да, Кайя тоже здесь есть.
Себя он не узнал и женщину, чей портрет висел напротив, тоже. Но это был другой портрет! Неправильный! Должен быть… у нее черные волосы. И еще завиваются. Кожа белая-белая, и Кайя не хочет причинять ей боль, но резать приходится. Она просила похоронить ее у моря, там, где встретила паладина.
Наверное, того, который с полотна…
…она умерла?
Пожалуй. Живых не хоронят.
Она лежала на нем, подперев кулачком подбородок. И делала так, что боль уходила. Становилось хорошо. Она играла с мураной, и черные плети, из-за которых кожа не остывает, были послушны.
Еще было платье. И ожерелье изо льда на шее… лед тает, если человек живой.
Свадьба… чья? Ее.
Она умерла после свадьбы, а Кайя ничего не смог сделать.
Не складывается!
Золотая цепочка на запястье. И ласточка… ласточки улетают на зиму, но весной возвращаются. Кто это сказал? Кто-то, кто знал о ласточках все… они строят гнезда на отвесных скалах.
Снова паладин.
Остров. Или нет… город. Точно, город. Встреча. А потом вдруг что-то случилось, и все пошло не так. Кайя должен. Ласточка. Искра. Женщина.
Не поймет — не исправит.
Он сдавил голову руками, и неудобный меч выпал.
Лязг. Турнир. Кто-то с кем-то дрался… Из-за чего? Кого? Тоже важно.
Кайя нравится держать ее на руках. Легкая. И яркая. Никто не видел, какая она яркая, как… как искра. Если издали, то искра.
Его искра.
Надо узнать ее имя. Кайя обязательно отыщет его среди других, которых много. Но позже. Он устал и возвращается в башню. Окно разбили… когда и кто? Нехорошо. Коту холодно, и он приходит греться к Кайя. Мурлычет, успокаивая. Трогает когтями медальон.
Медальон очень красивый. Кайя не может его снять — у него слишком неуклюжие пальцы, — и, чтобы рассмотреть, приходится изогнуться. Круг. Паладин, украшенный мелкими камнями. И ласточка с другой стороны. У ласточки острые крылья и сапфировые глаза. Кайя помнит ее на ощупь.
Эту и другую тоже, ту, которая живая и далеко. Она подарила медальон, чтобы… чтобы защитить. А сама ушла. Из-за Кайя. И не вернется, пока он все не исправит.
Или совсем не вернется?
Нет!
Надо вспоминать. Собрать пирамиду из рассыпавшихся камней. Сложить их. Узнать, что произошло, и тогда…
…Кайя…
Темнота позвала его по имени. И ласково коснулась, уговаривая не бояться. Она тоже не любит отпускать тех, кого считает своим. Надо лишь отозваться, и темнота навсегда его заберет.
Она умеет лгать.
…пожалуйста… ты меня слышишь?
Использует чужой голос. И Кайя с трудом уговаривает себя молчать.
Когда за ним пришли люди, Кайя не стал сопротивляться. Возможно, в другом месте ему будет проще вспомнить. Место было сырым и тесным. Кайя запирали, думали, что дверь его остановит. Кайя хотел выйти, но передумал: людям это не понравится. Они отправятся за Кайя и опять разрушат его пирамиду. Лучше здесь.
Не мешают.
Заглядывают редко. Кайя помнит, что есть время, но не как им пользоваться. Всегда двое. Один воду приносит и еще еду. Второй — крупный, с дубиной. От него тянет злостью, и с каждым разом сильнее. Часто человек пьян. Он уже не ждет за порогом, и к злости добавляется презрение.
Кайя раньше не различал оттенков чужих эмоций.
Ему становится лучше?
Возможно. Он ведь помнит свое имя. А когда вспомнит другое, то вернется совсем.
Еще Кайя научился приказывать крысам. Сначала — чтобы не приближались, потом наоборот: еды стало совсем мало. Крысы слушались, позволяли себя убивать. Правда, были мелкими и невкусными. Хотелось морковки, непременно вареной. И чтобы молоко.
Тогда Кайя подумал, что, возможно, сумеет приказать и человеку, тому, который с едой. И у него получилось, правда, молоко оказалось прокисшим, а человек сломался. Нехорошо вышло. Кайя пробовал его починить, но внутри человек сложнее крысы.
Жаль.
…Кайя, я знаю, что ты меня слышишь. Пожалуйста, не молчи.
Он должен. Темноте нельзя верить.
Теперь появлялся один охранник, тот, который с дубиной. Еды стало меньше, но больше Кайя не рисковал влезать в чужую голову. От человека шибало страхом и злобой, потом — злобой и перегаром. Как-то он осмелел настолько, что пришел без воды, но с другими людьми.
— Вот, — сказал он, и Кайя обрадовался, что снова понимает речь. — Рыжье.
Да, Кайя был рыжим. Ей нравилось. Ей все в нем нравилось, она просто не понимала, насколько Кайя неправильный.
— Сымай. — Человек указал на медальон.
Слово было непонятно. Его повторили дважды, но Кайя покачал головой. Людям явно было что-то нужно, и терпение их иссякло. Тот, который говорил, перекинул дубину с плеча на плечо — следовало ли считать это признаком агрессии? — и шагнул. Вытянув руку, он попытался взять медальон.
— Нельзя. — Кайя давно не разговаривал, поэтому удивился звуку собственного голоса.
— Слышь эт… может, того, а?
— Сымай…
Он все-таки коснулся медальона. Жирными грязными пальцами. Уверенный, что в своем праве, что Кайя этот медальон отдаст. Он и так отдал им все, вот таким, как этот, с пустыми глазами и злостью внутри, которой слишком много, чтобы залить ее вином.
