Ознакомительная версия.
Небольшой отряд, разбитый на две части, молнией сошел с «Зингарского холма», галопом рванул налево, в обход битвы, а затем правее — туда, где колыхались черно-бело-красные знамена с восьмиконечной звездой.
Чабела какое-то время наблюдала за тесной группой всадников, часть из которых носила золотистые бритунийские доспехи, а вторая часть — черно-белые плащи дворцовой тарантийской гвардии. Затем они исчезли из виду в общем водовороте сражения.
* * *
Тотлант Луксурский,
придворный волшебник короля Пограничья
Тотлант очень не любил бешеные скачки.
Всякому волшебнику предписано быть чинным, степенным, может быть, даже благородным. Волшебник обычно ездит в богатой крытой повозке или на философски настроенном муле с драгоценной сбруей, одевается в добротные красивые одежды и уж точно никогда не летит в гущу битвы вместе с бывшим наемником, ставшим королем, и ордой бесшабашных вояк, для которых война — родное ремесло.
Тотлант сам не понимал, что именно он будет делать в задуманном Конаном предприятии. Конечно, оборонить двух королей — Конана и Альбиорикса — от злонамеренной магии ксальтотуна он сумеет. Может быть. Все-таки отец Тотланта, Менхотеп, получил высшее посвящение, какое только мыслимо для человека, занимающегося искусством волшебства. Недаром Менхотеп из Луксура ныне именуется ксальтотуном.
Единственное, чего Тотлант делать не хотел — это нападать на своего родителя.
В Стигии понятие «отец» почти приравнено к понятию «бог». Сын не может идти против отца, как и отец против сына. И сейчас Тотлант вновь делал выбор, что ему дороже: человек, давший ему жизнь, или друзья.
Недавно Тотлант выбрал сторону отца. Менхотеп очень попросил молодого стигийца на церемонии Высшего Суда Заката «не опознать» или «не подтвердить опознание» принца Ольтена.
Тотлант сжульничал. Нет смысла приводить здесь преднамеренные ошибки, совершенные Тотлантом во время изготовления магического декокта, которые не заметил въедливый Райан — советы ксальтотуна пошли на пользу самому же ксальтотуну. Отвар оказался бездейственным, хотя сам Тотлант отлично знал, что Ольтен — это именно Ольтен, а ни кто иной.
Тотланту было очень стыдно. Он всегда, особенно после знакомства с незамысловатыми и предельно честными оборотнями из Пограничья, пытался сам быть честным. Тотлант никогда не обманывал. Никого. Даже впавших в старческое сумасшествие бабушек из деревень Пограничья, приходивших к королевскому магу за советом. Тотлант полагал, что честность и истина — основа Равновесия, которому он служил по своему выбору. Ибо правда уравновешивает Черное и Белое, порождая Красное.
Но однажды измена случается впервые. Тотлант изменил. Изменил, послушавшись отца. И надеясь однажды получить в руки Каримэнон — великий камень Равновесия, созданный Ротой.
«Почему бы мне, магу-равновеснику, не признающему силы Света и Тьмы, а полагающему, что надобно сохранять Алую середину меж двумя противоположными сущностями, не взять себе один из камней Радужной Цепи? — так думал стигиец.— Если он сам идет ко мне в руки? Я никогда не стоял ни на одной из сторон, балансировал на лезвии меча, пытаясь ни свалиться в Черную пропасть, ни вознестись в Белую высь. Всегда оставался на земле. Хотел сделать только хорошее — не лучшее и замечательное, чаемое в мечтах, как этого хотят Белые маги, а просто хорошее. Так, чтобы никому не было плохо. Камень поможет осуществить эти замыслы. Надо только укрыть его от рук Черных и Белых. Обратить его силу в Алое!..»
Так думал Тотлант, но убедить стигийца в его неправоте мог только один человек, Эллар, исконно знавший о самой сути принадлежности и истине Алого Камня. Жаль, что Эллар сейчас был слишком далеко. И одновременно близко.
Тотлант отринул любые мысли о Камне, и сосредоточился на магии защиты. Дважды по три десятка всадников, возглавляемых двумя королями и наследником престола Пограничья, врезались в битву, будто клинок в мешок с просом, прошли первые ряды, отбиваясь как рукоятями, так и остриями клинков от людей, принявших незнакомцев за супостатов.
Конан настойчиво гнал отряд к высоте, над которой парили под ветром знамена со звездой Роты.
Туда прорваться было тяжелее всего. Тяжелые конные рыцари принца Тараска, закованные в блистающие под унылым весенним солнцем начищенные металлические доспехи, окружили холм со всех сторон. И за ними шла специально обученная пехота — таких щитников в прежней, недавней Немедии именовали «Птенцами Вертрауэна». Сам герцог Мораддин учредил в армии особые подразделения, предназначенные для захвата или уничтожения полководцев врага. Конница пробивает оборону, за ней идут. Идут чудовища. Люди, навсегда потерявшие страх, любые понятия о чести и морали, о благородстве и достоинстве. Их задача — выполнить приказ и победить. Любым способом.
Именно на таких вот «особых пехотинцев», вскормленных Мораддином и принятых в наследство от Вертраэуна Тараском, налетел отряд Конана. Они отлично обучены любым способам обороны и нападения. Думаете, что конный всегда превосходит пехотинца? Ничего подобного! Лошадь можно ранить, точным метким ударом меча перебить сухожилия на передних ногах, метнуть звездочку в лошадиную шею, туда, где проходят крупные жилы, питающие мозг…
Двенадцать всадников вместе с лошадьми полегли. Это были бритунийцы. Не исключая шедшего в самом первом ряду богатыря Альбиорикса. Чтобы спасти своего короля, гвардия Пайрогии положила еще шесть человек.
Раненого Альбиорикса вынесли из-под ударов «Серой пехоты» — так назывались созданные Мораддином десятки прирожденных убийц и самоубийц.
— Отходим, быстро! — заорал варвар, увидев, что его ближайшего союзника, Альбиорикса, оттаскивают прочь.— Здесь не прорвемся, пошли в обход холма! Тотлант, Альс, сделайте хоть что-нибудь!
Альс никогда не признавался в том, что он был магом, а тем более — богом. Бел-Аластор не покровительствовал воинам. Бел любит не мечников, копейщиков или лучников, а торговцев, шутов и мелких воров.
Но именно сейчас Тотлант почувствовал, как изнутри, из самой глубинной сущности существа, именующего себя Аластором, исходит Сила, неподвластная никому из смертных. И Тотлант испугался. Он понял, что ввязался в драку, где побеждают сильнейшие, а сильнейшие всегда — боги.
— Тотлант, дуболом, прикрой! — взвыл Альс, обрушивая на «Серую пехоту» слабенький, но действенный град ледяных стрел.— Не меня! Конана! Малыша!
Тотлант послушался. Кто он такой, чтобы противоречить воплощенному божеству? А то, что Аластор являет собой воплощенное божество, Тотлант уже знал. Видел.
Ознакомительная версия.
