Фабрис Колен - По вашему желанию

Столько случайного! Мне даже обидно, что я сам не сумел додуматься до нее.

— Хе, хе, — ухмыльнулась Смерть.

— Отлично. И когда?

— Чем скорее, тем лучше.

— Вполне согласен.

— Может быть, завтра вечером?

— А почему бы и нет?

— По рукам.

Скелет подставил свою костлявую ладонь, и Дьявол хлопнул по ней. Раздался звук, напоминающий треск сухого дерева: настоящая костяная симфония.

— Но без всякого жульничества, договорились?

— И это ты говоришь мне? — возмутилась Смерть.

Вдали исчез силуэт карлика, который все еще продолжал что-то кричать.

— А у меня есть еще одна идея, — задумчиво заметил Дьявол.

— Выкладывай.

— Каждый из нас выбирает команду для другого.

— Интересно, — согласился скелет.

— Кто первый? Я?

Смерть печально вздохнула.

— Все та же галантность.

— Ну, ладно, — согласился Князь Тьмы, несколько обиженный этим замечанием, — тогда начнем с тебя. Выбирай.

— Отлично, — сказал скелет. — Твоим тренером будет Мордайкен.

Дьявол чуть было не упал, но успел схватиться за край фонтана.

— Мордай…

Смерть кивнула.

— Но это просто невозможно! Я же обещал, что возьму его к себе на службу!

— Ты думаешь, мне это неизвестно? — улыбнулся скелет.

— Отлично, — согласился Дьявол. — Пусть так и будет. А ты берешь Джона Муна.

Скелет опустил голову.

— Думаю, мне надо было подождать.

— Как скажешь.

— Это не очень-то вежливо с твоей стороны.

— Если хочешь, то можешь набрать новых игроков.

Смерть, похоже, задумалась.

— Ну ладно, — наконец-то сказала она. — Почему бы и нет? В конце концов, спорт — это такое идиотское занятие.

— Я восхищен, — заявил Дьявол.

— Неудивительно.

Они покинули фонтан и пошли дальше. Смерть чувствовала, как внутри у нее позвякивают ключи, такие прекрасные, такие драгоценные ключи от Ада. А Дьявол осматривался вокруг. Создание двух команд может и подождать. А сейчас была ночь, ночь для наслаждений: их первая встреча за тысячу лет.

— Я все спрашиваю себя, что здесь происходит? — вздохнул Князь Тьмы, в то время как они углублялись в остатки леса. — Зачем все это?

— Что именно?

— Видишь ли, никто не хочет идти ко мне в Ад, — начал объяснять Дьявол. — А ведь люди умирали и до того, как появилась ты.

Их словно проглотил мрак.

— Я не знаю, — призналась Смерть. — Честно говорю, не знаю.

— И все же мне очень любопытно.

— Может быть, это необходимо для того, чтобы дать возможность лучше прочувствовать жизнь. Людскую жизнь.

— Ты и вправду так думаешь?

— Нет.

— Успокоила. А скажи-ка тогда, правда ведь я вас здорово заманил в ловушку? При помощи этого трюка с живыми мертвецами в Парламенте! Или вот с этим лесом!

— Об этом говорить преждевременно. Мои сестры уже не очень-то тебя любят.

— Им меня будет недоставать.

— Перестань нести чепуху.

— Да, да, это так, уверяю тебя.

— Ха, знаешь что?

— И что же?

— Возможно, существует какая-то высшая сила, которая нас и создала. И на самом деле наше существование не имеет особой важности…

— Что-то я не понимаю.

— Ну и не надо. Оставим это.

Наша первая ночь в тюрьме оказалась довольно беспокойной.

Проснулась старая привычка: я возжелал умереть. На самом деле это не совсем так.

Но мне очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Когда находишься в камере, то такие мысли нельзя назвать оригинальными.

Примерно к одиннадцати часам Гораций начал храпеть.

Но в данном случае речь идет не просто о храпе: звуки больше напоминали катаклизм, рычанье хищного зверя, заставлявшее дрожать стены камеры, в котором тонули практически все протесты наших соседей.

— Что там происходит? — спросил кто-то.

— Война.

— Ха, это у тебя в голове война, кролик.

Кролик?

Я тут же вспомнил, что члены Всеведущей Федерации тоже находятся в тюрьме.

Интересно, какое дело им ставят в вину? Вероятнее всего что-нибудь с политическим размахом. Трудно сказать, что я испытывал по этому поводу, огорчение или удовлетворение. Во всяком случае, меня распирало от злости на театраломанов за то, что они посеяли семя сомнения в мою душу. Чума на них и на их шефа с головой поросенка, это же надо додуматься до такой шутки! Ладно, раз уж они такие умники, то почему бы не попросить Великого Кукловода переписать некоторые главы книги?

Эпилог: Джон Мун выходит из тюрьмы под громкие аплодисменты иступленной толпы. А Катей Плюрабелль бросается к его ногам.

Вы, конечно, назовете это идиотизмом.

Но на самом деле моя проблема никуда не делась. Я, как ни крути, был пленником, сидящим в тюрьме, и перспектива провести остатки своих дней в обществе севшего на мель кашалота была, мягко говоря, достаточно реальной. Но мне так хотелось хоть немного поспать! Поспать. Поспать.

— ПОСПАТЬ! — в отчаянии закричал я в тот момент, когда колокола прозвонили полночь.

— Чего? — простонал Гораций, просыпаясь и подпрыгивая.

— Эй, здесь есть хоть кто-нибудь, любящий хорошо поспать!

— Иди в отель, — ответили мне из-за стены.

— Патрон? Все в порядке?

Я поднял к потолку большой палец. Успокоившись, здоровенный огр снова принялся храпеть.

Оглушительное рычание становилось невыносимым. С этим надо было кончать. По крайней мере, просто выйти отсюда.

Я подумал о Глоине и Ориеле, сидящих там, в усадьбе. К этому часу барон Мордайкен, возможно, уже решил покончить с ними. Смерть на свободе и бродит где-нибудь среди темных аллей. И на самом деле я даже не знаю, можно ли это назвать хорошей новостью.

Мне так и не удалось уснуть почти всю ночь, мои глаза сомкнулись только за десять минут до того момента, когда всех подняли, чтобы вывести на положенную прогулку. Я был измотан и вышел из камеры пошатываясь, поддерживаемый Горацием, похоже, всю ночь проспавшим как сурок.

Мы направились в умывальню, где нас ожидали чаны с застоявшейся жидкостью.

Охранники, по большей части огры, то и дело выкрикивали противоречивые команды, которые я, во всяком случае, мог разобрать с трудом и за свою рассеянность заработал несколько тычков локтями, но находился в таком сонном состоянии, что едва ли почувствовал их. Гораций энергично потер мне спину и вылил на меня почти целый чан с мутной жидкостью.

— Уф, — сказал я, — это что, суп, который нам вчера давали?

— Он что, тебе очень понравился? — спросил кто-то из заключенных.