— Этого никто не знает.
— А куда конкретно он направляется?
— Конкретно — никуда. Сюда, туда, куда угодно.
— Милое дитя, информация эта заслуживает внимания, но абсолютно для нас с тобой бесполезна.
— Ха! И опять вы не правы, ваша светлость. Есть у меня один план. Нам вот что надо сделать: запастись провизией и спрятаться на венеризе. Какая нам в этом случае разница, когда герцогу вздумается пойти в плавание и какой он изберет маршрут? Когда бы и куда бы он ни намылился, мы будем под боком и в любой момент сможем его прикончить.
— Миледи Джоски, план этот, безусловно, весьма интересен, но, увы, неосуществим.
— Почему это? — возмутилась Джоски.
— По той простой причине, что доступа к герцогской венеризе у нас нет. В обычное время «Великолепная» пришвартована у герцогского дворца, причалы которого, как вам известно, охраняются денно и нощно. Когда же герцог находится на борту, то и вовсе выставляется усиленный караул. Нас задержат, прежде чем мы попытаемся проникнуть на венеризу.
Джоски нетерпеливо покусывала губы.
— Думаешь, я это не учла? Про караул отлично знаю, не маленькая. И даже как с ним справиться, уже придумала. Скажу больше: на дело отправляемся сегодня же. Слушайте внимательно, ваша светлость. В эту самую минуту «Великолепная» находится у пирса, что прилегает к Старой Рыночной площади, и будет там оставаться, пока ее заново позолотят, натрут мастикой палубы и выстирают портьеры. Экипаж отдыхает на берегу.
— Кто тебе об этом рассказал?
— Один нищий в порту, которому я подбрасываю корки. И Лезер Гринах — он водит дружбу с моряками — тоже слышал про это.
— Дитя мое, они — далеко не лучшая компания для представителя рода Диднисов.
— Забудь про это, нас сейчас волнуют куда более важные вопросы. Итак, ваша светлость, готовим инструмент, собираем чего-нибудь поесть и отправляемся на венеризу.
— Не торопись, девочка. Спокойно, без лишней спешки. В таких делах главное — все тщательно обдумать.
— Дудки. Мы с тобой обдумывали да планировали, а что толку? Пора действовать, и действовать немедленно, пока мы не упустили и этот шанс. До чертиков надоело сидеть тут сиднем. С меня хватит. Руки чешутся.
— Сокровище мое, есть такое понятие — благоразумие…
— Да сколько можно быть благоразумной? Говорю же, хочу покончить с этим делом раз и навсегда. Не получится — с репутацией можно распрощаться. Лично я пойду на венеризу сегодня же. Я так хочу! Если понадобится, то пойду одна, вот так-то, ваша светлость, — заявила она с вызовом, и сердце Дидниса дрогнуло.
— Мир, моя умница. Сдаюсь. Не допущу, чтобы моя девочка ходила куда-нибудь одна.
— Вот здорово! Па, я тебя обожаю! — Не в силах сдержать восторга, она вскочила с кресла и, обогнув стол, бросилась на шею отцу, чтобы запечатлеть на его макушке звучный поцелуй.
— И я тебя обожаю, Джоски. — На глаза убийцы набежали сентиментальные слезы. — Что ж, будем готовиться. — Они торопливо собрали еду, питье и оружие, оделись потеплее и, опустив пониже капюшоны плащей, зашагали пустынными проулками к Прямоводному каналу. Там взяли платный домбулис, который доставил их к Зеленому молу, а уж оттуда вновь отправились пешком.
На рыночном пирсе, продуваемом всеми ветрами и омываемом нескончаемым дождем, не было ни души. Два-три фонаря у ближайших зданий бросали пятна тусклого света на мокрый деревянный настил пристани, осклизлые от тины опоры, укрытые парусиной горы ящиков и клетей. Сквозь завесу дождя виднелась россыпь разномастных судов — от крошечных домбулисов до огромных торговых галер. Отыскать среди них «Великолепную» не составило труда. Невозможно было не узнать очертания внушительных размеров венеризы с двумя башенками — на носу и на корме.
— Вон она, — указал рукой Диднис. — Похоже, никого там нет.
— Тогда чего мы ждем? — Звонкий голос Джоски перекрыл заговорщический шепоток дождевых капель.
— Тише, девочка. Путь свободен и ждать нам в самом деле нечего.
— Отлично! Тогда вперед!
Крадучись подобравшись к сходням, они удостоверились, что охраны нет и в помине, и поспешно взошли на борт.
«Великолепная» была безлюдна, во всяком случае, так представлялось на первый взгляд. Диднис и Джоски, вымокшие до нитки, с любопытством разглядывали паркетное покрытие палуб, золоченые снасти, резные инкрустированные мачты. Как и большинство лантийцев, прежде они могли любоваться всей этой красотой только издали. Но теперь можно было совать нос куда только заблагорассудится.
— Обрати внимание, дитя мое, эта проволока, использованная в инкрустации, — чистое золото. Как и те диски на мачтах.
— Не повыковырять ли нам их, как ты думаешь?
— Дорогая моя, — с укоризной произнес Вурм-Диднис, — мы не какие-нибудь бандиты и не воры. Неужели вы хотите покрыть себя несмываемым позором?
— Простите, ваша светлость.
— Дитя мое, совершив кражу, мы запятнаем свою репутацию, опорочим честное имя. Но даже если взглянуть на это с более практической точки зрения, мы бы тем самым привлекли к себе ненужное внимание.
— Я как-то не подумала, — созналась Джоски.
— Ничего страшного. В тебе говорят инстинкты, которые требуется отшлифовать опытом, а он приобретается с годами. Но пойдем, надо наконец познакомиться с «Великолепной».
Тщательный осмотр судна показал, что оно вовсе не так безлюдно, как им представлялось. Внизу, в трюме, в конце узкого коридорчика с кладовыми по обе стороны, обнаружилась тяжелая двустворчатая дверь, запертая массивным золоченым засовом. Приподняв его, они осторожно заглянули внутрь и в тусклом свете прихваченного из кубрика фонаря увидели три квадратных постамента, чем-то напоминавших похоронные дроги. На каждом лежал опутанный белыми блестящими веревками пленник, истощенный настолько, что на него было больно глядеть. Такие же мягкие влажные веревки змеились по полу и стенам, причудливо закрученными лианами свисали с потолка, жадно цеплялись к распростертым телам. Двое пленников не подавали признаков жизни, молча и неподвижно покоясь под тяжестью живых клубков. Третий жалобно постанывал во сне. Их не разбудил ни скрип двери, ни появление непрошенных гостей.
— Что это? — шепотом ужаснулась Джоски.
— Это те несчастные, чьи жизненные силы служат пищей для судна. Видишь, Джоски, видишь, «Великолепная» подкрепляется!
Веревки, опутывавшие стонущего мужчину, запульсировали, и вскоре он, мучительно вскрикнув, погрузился в глубокое забытье.
— Фу, какая мерзость! — возмутилась Джоски.
— Да, не слишком приятное зрелище, — согласился ее отец, прикрывая дверь. — И все же мы должны быть благодарны этим бедолагам.
