Все стало ясно. Умирающий чародей способен совершить такое, о чем ранее не мог помыслить. И если он, расставаясь с жизнью, вложил свою мощь в какой-либо предмет, то она рано или поздно вырвется, достаточно «спустить тетиву» несложным заклинанием. А вот как вырвется – это зависит от желания, что одолевало умирающего перед смертью. Если он мечтал о чем-то прекрасном, то смертная сила может исцелить, осушить болото или вырастить лес на месте пустыни.
Шахревар же думал только об одном – как уничтожить врага.
И сейчас его ненависть, боль и ярость вырвались на свободу, сокрушая ни в чем не повинный город.
– Может, попробуем пробиться? – предложил Харальд. – Пока им не до нас.
– Уже до нас, – отозвался Олен и махнул мечом, отражая прилетевшую с берега стрелу.
Ученики Харугота, надо отдать им должное, быстро справились с бушевавшим рядом с ними пожаром. Огонь погас, точно его залили невидимой водой, стали видны ряды воинов, готовые к стрельбе лучники. Благодаря горевшему кораблю стоявшие на причале роданы превратились в прекрасную мишень.
– Все равно надо атаковать, – сказал странник по мирам. – Иначе нас перестреляют, как куропаток.
– Дайте мне время… я… попробую еще раз, да! Я должен все это исправить! – Голос Бенеша звучал надрывно, словно у профессиональной плакальщицы, губы тряслись. – Иначе никак…
– От стрел я вас прикрою, – проговорила Саттия. – А уж дальше вы сами.
Лицо ее потемнело, словно на него упала тень, ярко блеснули глаза. Девушка выбросила вперед руки, и от них поплыло нечто похожее на полупрозрачный шлейф. Рендаллу он напомнил тот «плащ», что волочился за Харуготом во время схватки в тронном зале.
У Олена резко и неприятно заныло под ложечкой, закололо сердце.
Сомнений не оставалось – Саттия пустила в ход силу Тьмы.
Еще одну стрелу отбил Харальд, другая попала в Гундихара, но не пробила кольчугу. А затем шлейф загородил их от берега, и угодившие в него стрелы начали бессильно отскакивать, точно от камня. Зазвучали глухие щелчки, полетели белые искорки.
– Эти парни сильно удивлены, – проговорил сельтаро, назвавшийся Вилоэном тар-Готианом, и звучный голос его показался Рендаллу неприятным. – Сейчас вновь двинутся на штурм.
Ученики Харугота и в самом деле растерялись, а командовавший воинами таристер не сразу понял, что случилось. Стрелы перестали лететь только через некоторое время, а один из обладателей бурых балахонов крикнул что-то, указывая на причал.
– Они рано или поздно распутают мою защиту, – сквозь сжатые зубы проговорила Саттия. – Так что действуй, Бенеш!
Ученик Лерака Гюнхенского судорожно кивнул и замер, прикрыв глаза и раскинув руки.
– А нам, ха-ха, остается махать оружием! – Гундихар поплевал на ладони и покрепче взялся за «годморгон».
– Это так, – кивнул Олен.
Бряцавшая железом змея из гарнизонных хирдеров втянулась на причал. Времени осталось только на то, чтобы встать в линию, прикрыть державшую щит девушку и готовившего заклинание Бенеша.
Рендалл оказался в центре, между тар-Готианом и Харальдом. Справа встал Гундихар, слева – Богалак.
– Бей гоняк! – успел выкрикнуть старый сотник, забывший, что рядом с ним сражаются и северяне.
Враг надвинулся сплошной стеной щитов с частоколом шлемов над ними. Ударили мечи самых шустрых, и Олен вынужден был отражать удары. Затем атаковал сам, целясь в узкую щель между двумя щитами. Ледяной клинок легко проткнул кольчугу, подбородок ее хозяина окрасился потекшей изо рта кровью, и тело рухнуло на доски причала. Рядом упало второе.
На возвратном движении Рендалл отбил еще один выпад, а затем развалил на две половинки щит. Тар-Готиан немедленно воспользовался замешательством державшего его хирдера.
Острие длинного и тонкого меча вонзилось в горло воину, перерубило кадык.
Раздался звон, плеск, завопил что-то торжествующее Гундихар, а затем Олена поглотила круговерть боя. Он атаковал, защищался, уходил от чужих выпадов; видел плавные, стремительные движения Харальда, который перемещался так, что иногда пропадал из виду; наблюдал уверенные удары сельтаро, отлично владевшего клинком.
Иногда удавалось бросить взгляд на гнома или старого сотника, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Но все, находившееся за пределами небольшого пятачка, где шло сражение, будто исчезло в туманной мгле, пропал берег, ученики Харугота, горевший Терсалим…
Сгинули мысли, остался только меч в руках, соратники рядом и враг напротив.
Ледяной клинок порхал из стороны в сторону, по лезвию его текли синие и голубые блики. Когда сталкивался с мечами хирдеров, издавал легкий досадливый перезвон, перерубал их, точно сухие ветви. Рендаллу казалось, что оружие в руке пульсирует, будто живое, алчно поглощает текущую по нему кровь и само наносит удары, от которых нет ни защиты, ни спасения.
Воины гарнизона гибли один за другим, но не ослабляли напора. Они шли по телам соратников, топча убитых и раненых, и глаза их горели злым фанатичным огнем, словно у одержимых.
Похоже, их гнало в бой заклятие.
Сколько это продолжалось, Олен сказать не мог, но в один момент он понял, что начинает уставать. Руки повиновались с некоторым трудом, и невесомый ранее меч стал тяжелеть.
– Когда же они кончатся?! – воскликнул Харальд, и в голосе его прозвучали досада и удивление.
Гундихар больше не рычал и не кричал, а просто отмахивался «годморгоном», и его забрызганная кровью борода превратилась в уродливый колтун. Эльф сражался так же расчетливо, а вот Махрид Богалак пошатывался, на его шее виднелась небольшая рана, и вторая, более серьезная, имелась на боку.
Луна укатилась за горизонт следом за солнцем, подожженный корабль догорал, и со всех сторон надвигалась тьма, которую рассеивали только бушевавшие за городской стеной пожары.
– Никогда, – ответил Олен, чувствуя, что еще немного, и грудь его лопнет. – Бенеш, скоро ты?
– Сейчас… – пришел ответ такой слабый, что его можно было принять за шорох ветра над водой.
И в следующий момент испуганная ночь шарахнулась в стороны. Трепещущее зарево цвета весенней листвы ударило вверх, заставило Рендалла на миг ослепнуть. Начатый удар он довел до конца, ничего не видя перед собой, и только по негромкому хрусту понял, что попал.
Плававшие под веками пятна исчезли, и Олен смог оглядеться.
Хирдеры из гарнизона с ужасом пятились, и глаза их вновь были живыми, нормальными, человеческими. А над причалом разворачивало крылья нечто похожее на северное сияние, что долгими зимними ночами колышется над просторами Белого океана.
Сам Рендалл никогда его не видел, но память одного из предков-императоров, забравшегося далеко на север Алиона, подсказала нужную картинку.
– Ух ты, красота какая, словно в сокровищнице самого Аркуда… – восхищенно пробурчал Гундихар.
Сияние над рекой было не разноцветным, а зеленым, но тело его состояло из струй и вихрей самых разных оттенков – от нежно-салатного до густо-малахитового. Они переплетались и двигались, и сотканное из них существо напоминало исполинскую птицу без головы.
С берега, оттуда, где стояли ученики Харугота, в сердце ей ударило сотканное из Тьмы копье. Пробило в зелени огромную прореху, но та мгновенно затянулась, хотя изо рта Бенеша вырвался стон.
А затем «птица», способная крыльями накрыть весь Терсалим, плавно и вроде бы неспешно двинулась вперед. Накатила на берег волной зеленого света, заслонила башни древнего города.
Гарнизонные хирдеры в панике рванули в разные стороны, ученики Харугота остались на месте.
– Они… больше не смогут ничего, да, – сказал ученик Лерака Гюнхенского, вытирая текущую из носа и прокушенной губы кровь. – Я восстановлю все, что разрушил… и возродится все заново…
Он выглядел чуть менее безумным, чем до сотворения заклинания, но в глазах по-прежнему горели изумрудные огоньки, и это смотрелось жутко.
– Слава богам, империя будет отомщена… – Махрид Богалак говорил с трудом, будто выдавливая из себя слова. – Но ты, колдун… разрушил многое, посмей только не… не восстановить.
