— … лягушачьи кости, — договорила она с мимолетной усмешкой и качнула головой: — Нет. То, что я делала для твоего исцеления — это совсем другое. Просто дай мне подержать его книгу. Была бы я дома, я сделала б себе теплую ванну, это бы сильно помогло, но…
— Нет проблем, — возразил Курт, махнув рукой в сторону двери. — Подожди немного — и все будет. Пара лишних монет, два слова — и владелец этого заведения лично будет тереть тебе спину и заботливо доливать кипяточку.
— Кипяток лить не надо: вода должна быть чуть горячее человеческого тела.
— Будет, — кивнул он, вновь отодвинув засов и, открыв дверь, уточнил: — Еще что-то? Говори, достать что-то здесь — как правило, всего лишь вопрос денег и времени; одного в достатке, вторым можно пожертвовать ради такого дела.
— Кипяток, — кивнула Нессель и, покопавшись в своем нехитром дорожном мешке, извлекала небольшой тряпичный мешочек. — В нем надо заварить вот это.
— А что там — я могу узнать? Чтобы знать, чем отбрехаться, если наш хозяин начнет странно поглядывать на инквизитора, который сотворяет на его кухне зелье из какой-нибудь странной дряни…
— Это лаванда, дурак, — со вздохом возразила Нессель, перебросив ему мешочек. — Просто помогает успокоиться, а мне это сейчас не помешает.
— Вот потому я и спрошу еще раз: ты уверена? — уже серьезно уточнил Курт и вскинул руки, повстречав ее взгляд: — Всё-всё. Как знаешь, тебе виднее.
Откровенно говоря, в этом он сомневался, и за то время, пока прислуга устанавливала в комнате огромную бадью и носила в нее согретую воду, желание призвать ведьму отказаться от ее задумки возникало не раз; лишь теперь, присматриваясь, Курт отметил и припухлости и синяки вокруг ее глаз, и утомленные складки возле плотно сжатых губ, и болезненную бледность щек, прежде невидную из-за загара да и просто потому, что он не обращал на свою спутницу столь пристального внимания…
Нессель явно ощущала его напряжение, однако упреков вслух более не выражала; сидя в сторонке, она держала в руках Евангелие пропавшего Георга Штаудта, осторожно водя пальцем по краю потрепанной кожи обложки, по обрезу, время от времени прикрывая глаза и глубоко переводя дыхание. Когда убралась прочь прислуга, и в комнате вновь воцарилось спокойствие, ведьма молча взяла со стола ковш с благоухающим на всю комнату лавандовым отваром, вылила его содержимое в бадью и ненадолго замерла, глядя на свое колеблющееся отражение в потемневшей воде.
— Я могу выглядеть странно, — тихо выговорила она, не оборачиваясь. — Не пытайся меня привести в чувство или сделать что-то еще в таком духе, понял?
— А если…
— Без «если», — категорично оборвала Нессель и, поставив пустой ковш на пол, стянула с головы крюзелер. — Испортишь дело, и одному Богу известно, как это отзовется на мне.
Одежду она сбросила прямо на пол, отпихнув ногой в сторону, и, опираясь о руку Курта, забралась в воду. Сейчас ведьма не пыталась стыдливо прикрыться, как этим утром, не обращала на свою наготу внимания и, кажется, вовсе забыла о том, что это такое; да и сам Курт с долей удивления отметил, что у него самого не возникло даже тени мысли о ней как о женщине, что было довольно странно, учитывая случившееся накануне. Схожее чувство доводилось ощутить прежде лишь однажды, много лет назад, когда в темных каменных катакомбах Кельна едва не свершилось пришествие темной богини, призванной ее служительницей; но и тогда все было чуть иначе. Сейчас не ощущалось того яростного, звенящего напряжения воздуха и нервов, а женщина перед ним казалась не ожившей статуей, не отражением языческого божества, а чем-то словно и вовсе бестелесным и умозрительным, как этот витающий в комнате аромат…
Курт отступил на два шага, ощупью нашарив позади табурет, и уселся, прислонившись спиною к столешнице. Нессель закрыла глаза, погрузившись в воду до самого подбородка, глубоко вздохнула и замерла полулежа-полусидя, расслабившись и словно бы перестав дышать. В тишине истекла долгая минута, потом другая, третья; подрагивающие веки ведьмы неподвижно застыли, и если б не едва заметное колебание водной поверхности, Курт решил бы, что она не дышит и в этом теле в трех шагах от него больше нет души…
* * *
Нет души.
Нет тела.
Нет этого мира и того мира.
Нет разделения на то и иное.
Есть лишь всё вокруг — и единое, единственное и неделимое я вместо себя самой…
Не забываться. Только не забываться, только не забывать, зачем она здесь. Не забывать, где это — «здесь». Не пытаться уйти дальше, чтобы не быть здесь; здесь шумно и душно, слишком много голосов, мыслей, образов, слишком много перепутанных нитей, среди которых надо отыскать нужную — одну-единственную среди тысяч других.
Слишком много, слишком громко, слишком тяжело. Слишком хочется обойти их стороной, эти дрожащие нити, похожие на липкую грязную паутину, уйти прочь — и затаиться там, вдалеке, в тиши, дабы переждать усталость и боль. Она пройдет когда-нибудь, эта усталость, надо просто подождать…
Нельзя. Не забываться. Работать.
Встряхнись.
Город. Великое скопище домов, улиц и людей. Плутать по этим улицам меж этих домов, повсюду натыкаясь на людей, можно вечно; люди, люди, люди, множество человеческих тел и душ, мыслей, желаний, страхов, тайн — жутких и тяжелых или мелких и никому не интересных. Шум и мельтешение, суета, Вавилон, в котором легко потеряться.
Выше. Над улицами и домами, туда, где не слышно этого гомона и не пытаются облепить, затянуть, запутать нити чужих судеб. Надо найти среди них одну, уже почти померкшую за давностью, потускневшую, едва заметную; она начинается там, в комнате, где осталась собственная оболочка — идет от книги в потрепанной кожаной обложке, уходит прочь, теряясь где-то в хитросплетении улиц, домов, людей…
Нить истончившаяся, смутная и безжизненная; того, с кем она должна связать, давно нет среди этих улиц и людей, нет среди живых ни здесь, ни где бы то ни было еще. Но она еще осязаема, еще не растворилась, не исчезла, ее еще можно нащупать. За нее нельзя потянуть — оборвется, слишком слаба. Надо идти вдоль нее, просто стараться не потерять ее из виду, не потерять в переплетении других волокон — куда более заметных и ярких…
Целый клубок. Нет, паутина. Паутина из пульсирующих, ярких нитей, раскинувшаяся над городом, проникшая внутрь него, оплетшая его изнутри и повсюду. Гигантская, плотная, густая. Мысли, ощущения, желания; множество чувств и желаний людского сонмища, множество линий, идущих… Куда? Что это, откуда, где это?..
