«Полминуты я еще могу подождать!» – почти с восторгом подумал он.
Анна Мельникова сидела в крохотной квартирке, куда поселил ее Скрябин, и мысленно повторяла слова всех известных ей молитв, порой пропуская целые куски, порой добавляя что-то своё. Ничего иного, кроме как молиться, ей не оставалось.
Она утратила полученный от Григория Ильича пророческий дар в тот самый момент, когда тело мерзавца обратилось в слизь, и теперь предполагала, что ее мучителя нет в живых – поскольку видения о будущем у неё больше не появляются. Но ей не было известно: не забрал ли Семенов вместе с собой и Николая, не зашел ли тот слишком далеко в своей страшной игре с этим существом?
Впрочем, последнее видение, посетившее Анну, оставляло ей некоторую надежду. Накануне днем – она пыталась вскипятить воду при помощи допотопного примуса, – перед ее глазами возникла совершенно отчетливая картина: Стебельков, не по погоде облаченный в пиджачную пару, идет по одной из Сокольнических улиц, потом сворачивает во двор пятиэтажного дома (Анна успела увидеть его номер) и там заглядывает в распахнутое окно первого этажа.
Почему Стебельков был в пиджаке – ей мгновенно сделалось ясно. Но она видела только беззвучные картинки и не сразу поняла, с кем именно разговаривает Иван Тимофеевич через подоконник. И лишь тогда, когда чекист полез в открытое окно, до Анны дошло: ведь это – квартира Колиного друга!
И тотчас видение перенесло ее внутрь – в небольшую комнатку коммуналки, где Стебельков терзал Мишу. Она поняла, чего именно добивается Иван Тимофеевич, и, глядя на упавшую стебельковскую зажигалку, мысленно взмолилась «Не поднимай!» – словно это могло помочь.
На этом месте красавица очнулась; вода в чайнике по-прежнему не кипела, и выходило, что Аннино видение заняло меньше минуты. Обычно ее предсказательные галлюцинации бывали более длительными. Было в этот раз и еще кое-что необычное: значительный временной интервал между нынешним моментом и тем событием, которое должно было случиться. В Сокольниках дело происходило явно вечером, поскольку прохожие на улице и сам Стебельков отбрасывали длинные, обращенные на восток тени. И, стало быть, у Анны оставалось время, чтобы предупредить Колиного друга.
Покидать квартиру ей было нельзя: она считала, что все московские наркомвнудельцы сейчас разыскивают ее. Так что Коля почти не ошибся, решив, что это не Анну он увидел неподалеку от станции метро. Это действительно была не совсем Анна.
Николай не потащил с собой в МГУ крокодиловый портфель Григория Ильича: слишком приметным тот был. Непочатые пачки папирос он переложил в обычную картонную папку с тесемками, и теперь ею предстояло надлежащим образом распорядиться.
Коля помнил тот черный врыв, который произвела пачка «Беломора», находившаяся в кармане летчика Благина. И теперь рассчитывал, что три пачки, лежащие одна рядом с другой, произведут такой эффект, что и он, Николай Скрябин, покинет этот мир, и вместе с ним уйдут люди, приехавшие на автомобилях НКВД. Надо было только всё правильно рассчитать.
Николай свернул с Моховой на улицу Герцена. Первый из автомобилей – черный «ЗИС» – газанул, обогнал его и поехал чуть впереди; второй неторопливо катил за спиной у студента МГУ. В непосредственной близости от Скрябина не находился ни один пешеход, и это можно было считать удачей.
Коля сунул руку в карман брюк и нащупал спичечный коробок. Удачей было и то, что намерение бросить курить не заставило юношу выбросить его.
Накануне Анна совершила поступок, на который долго не решалась, поскольку опасность этого деяния была очевидной. Если бы кому-нибудь попалась на глаза даже не она сама, а то, другое, это могло бы вызвать огромные подозрения – и навести на мысли о том, кем на самом деле является она, несостоявшаяся летчица Мельникова.
Но эти соображения больше не могли остановить Анну, и она принялась за дело. Ей не нужна была при этом специальная литература, как Скрябину, она и без нее справилась великолепно. Правда, результатом Анниных действий не стал осязаемый, материальный объект – как тот, который сотворил в лубянском подвале Николай. Но красавице и не требовалось что-то материальное – достаточно было видимости.
Точная копия ее самой – не в обнаженном виде: в полосатом платье, таком же, как было сейчас на ней, – возникла на маленькой кухоньке. Лицом это создание было обращено не к своей создательнице – оно располагалось спиной к ней, стояло в той же позе, что и сама Анна.
– Иди! – велела настоящая женщина, и ее эфирный двойник вышел прямо сквозь стену.
Очутившись на улице, псевдо-Анна отправилась в неблизкую прогулку: в сторону Сокольников. Воспользоваться метро Анниному двойнику вряд ли бы удалось – как бы он (она) стала платить за проезд? Весь путь ему (ей) предстояло проделать пешком, но на это должно было хватить времени.
Анна удовлетворенно кивнула; те, кто учил ее, знали толк в своем деле.
– Наследие предков, – сказала она чуть слышно, произнеся эти слова по-немецки.
И стала оглядывать пространство перед собой, словно обозревая улицы и прохожих.
Коля раскурил папиросу, затянулся с наслаждением (чего никак не ожидал после вчерашнего происшествия) и остановился, замер на месте, держа «беломорину» в отведенной на отлет руке. Никаких изменений сознания он пока не чувствовал.
Водители обеих машин тотчас среагировали. «ЗИС», ехавший впереди, притормозил и неспешно, задним ходом, двинулся к Николаю. Вторая машина, следовавшая сзади, на такой же малой скорости стала приближаться к нему. Коля повернулся лицом к проезжей части, чтобы видеть их обе, когда они сблизятся и остановятся.
– Я успею, – прошептал он, – еще успею. – И снова затянулся папиросой, перехватив ее так, чтобы сподручнее было бросать.
Впрочем, если б даже он и не рассчитал точно бросок, можно было бы подправить его траекторию; в конец концов, Григория Ильича ни в одной из чекистских машин уж точно не было, и ничто не мешало Скрябину использовать свой дар. В который раз он пожалел, что его способности к телекинезу распространялись лишь на неодушевленные предметы. Не то он расшвырял бы мерзавцев, сколько бы их ни оказалось в двух автомобилях.
«Всё равно я их расшвыряю, – подумал Коля, – так или иначе». – Он взял картонную папку за уголок и приготовился.
Машина, подъезжавшая к нему сзади, была уже так близко, что юноша смог бы разглядеть людей на переднем сиденье – если б солнце ни било в лобовое стекло. Он успел еще подумать об Анне, о том, как станет она выпутываться теперь – когда он не сдержал своего слова, не спас ее. Опять он не спас женщину, которая на него полагалась! Но сокрушаться об этом было теперь поздно. «По крайней мере я не пошел к ней сегодня и не стал ей звонить, не навел на неё ублюдков». Хоть эта мысль служила ему утешением.
