— Давай потанцуем! — попросила Лайла и тут же, не дожидаясь ответа Тильво, потащила его в центр поляны.
Духи расступились, пропуская их. Сначала Тильво чувствовал себя неловко. Ведь на пирах и свадьбах он пел, а не плясал. К тому же ему тяжело давался этот странный танец, понятный лишь духам и Лайле. Но очень быстро он уловил ритм, а ещё через какое-то время уже сам забылся в бешеном ритме сумасшедшего танца духов. И ему казалось, что он пляшет здесь вместе с воплощением души мира века напролёт и продлится это до конца Великой Игры бессмертных. И нет над ними никакого чудовища по имени Небо, а звезды в вышине мешают рассмотреть яркие огни, которыми была украшена поляна. А ещё Тильво с невероятной остротой понял, что хочет эту девушку. И ему все равно, кем она является. Душой мира, человеком, духом, бессмертной. В танце он касался её талии, плеч, груди и чувствовал на своём теле руки Лайлы. Её глаза светились счастьем, и было в них что-то одновременно от детского восторга девушки, которая впервые пошла с юношей на танцы, и тихой радостью немолодой, умудрённой опытом женщины, которая вновь встретилась со своим мужем после долгой разлуки.
Первый раз Тильво поцеловал Лайлу, когда они уже подошли к озеру. Девушка охотно подставила певцу свои губы и закрыла глаза. Это был странный поцелуй. С одной стороны, Тильво казалось, что девушка целуется неумело, словно бы в первый раз. Но когда Лайла начала нежно покусывать его губы и язык, Тильво изменил своё мнение. Затем девушка попыталась повлечь его за собой на траву, но Тильво предложил всё-таки продолжить в башне.
В голове у него царила полная неразбериха. Он очень долго безуспешно пытался сосредоточиться, вызывая в сознании образ башни. Но наконец посередине озера появился остров, а освящённый огнями лес и музыка духов исчезли. Тильво налегал на весла со всей возможной силой.
А в голове с завидным упорством повторялось только одно имя. Лайла. Лайла. Лайла. Певец и девушка сделали над собой неимоверное усилие, чтобы не заняться любовью прямо в главном зале, а пойти на большую удобную кровать в одной из спален на верхних уровнях. Зато когда они поднялись в спальню, началось неописуемое. Сорванная с тел одежда разлетелась по комнате. Тильво и Лайла полностью погрузились в водоворот своих чувств. Их тела сплелись словно силуэты духов в их безумном ночном танце. Тильво был вынужден признать, что и за много тысячелетии своей жизни не испытывал ничего подобного.
Так не любят бессмертные. Так не умеют и не могут любить люди. Так любит, так может и хочет любить только живое воплощение души мира. И когда певец касался груди, шеи, плечей Лайлы. ему чудились то шелест ветвей, то шум воды, то вой ветра. Любить живое воплощение мира, из-за Неба на долгое время забывшее про теплоту и терзаемое фанатичной жестокостью людей, было подобно тому, как можно любить женщину, которая долгое время хотела мужской близости, но не могла получить её. И когда усталый, полностью опустошённый любовными утехами певец засыпал рядом с Лайлой, то он многократно назвал себя дураком за то, что не обратил на эту девушку внимания раньше. Глупое пренебрежение и жалость к убогой сначала, недоверие после того, как она применила свой Дар. Можно было назвать ещё множество причин. Но ни одна из них не была бы уважительной. Тильво не понимал, не видел и не хотел любить живое воплощение мира, которое открывало перед ним свою душу.
— Ты готова? — спросил Тильво Лайлу.
— Да, — тихо ответила она.
Певец встал со стула и посмотрел на девушку. В её глазах полыхало ослепительно белое пламя. Из-за него у Лайлы даже не было видно зрачков. В девушке теперь сосредоточилась вся Сила, забранная ей у духов. Тильво даже казалось, что она одним движением руки может разрушить эту башню.
— Одэнер, ты готов? — спросил Тильво, зная, что с другой башней теперь держится постоянная связь.
— Я и посвящённые готовы, — раздался отовсюду голос Одэнера.
— Тогда начинаем.
Тильво вновь вернулся к стулу, поставленному отдельно от стола. На нём лежала расчехлённая дайла. Башня. Стул. Дайла. Неужели все так просто? И они вместе с Лайлой терпели столько лишений, чтобы он сыграл в этой башне свою главную песню. Да, с виду всё выглядело именно так. Но на самом деле, едва Тильво начнёт петь песню, в которую он вложит почти всю имеющуюся у него Силу, Небо атакует воплощённая душа мира и Одэнер. Но этого никто не увидит, и никто об этом не узнает. «Вздор! Все эти мысли чепуха! Надо сосредоточиться», — сказал сам себе Тильво и, сев на стул, взял в руки инструмент.
Песня, многократно усиленная башней, стала возноситься к Небу. Тильво чувствовал, что башня не только усиливает звук, но и вплетает в песню на языке бессмертных что-то своё. И было в этом что-то непонятное певцу, достижимое лишь разуму тех, кто создал башни, над которыми не могло сомкнуться Небо. А Тильво продолжал играть и петь, постепенно наполняя мелодию Силой. И когда Сила, вложенная в мелодию песни, достигла своего пика, окружающая обстановка начала стремительно таять.
Тильво словно бы стал расти. Сначала он упёрся головой в потолок и с лёгкостью прошёл сквозь него. Он чувствовал, как становится все выше и выше. Он, словно гигантский исполин, подымался над башней. Но при этом он чувствовал, что продолжает находиться на первом уровне башни. Наконец певец поднялся высоко над лесом, окружавшим озеро с башней. Он огляделся по сторонам и увидел, что солнце светит лишь здесь, остальное пространство заполнено Небом. Однако Тильво чувствовал, что где-то вдалеке, севернее Терика, под маленьким клочком истинного неба стоит такой же призрачный исполин, олицетворяющий собой Силу Одэнера.
Ещё Тильво отчётливо чувствовал рядом Лайлу. Но девушку он не видел. Её Сила не принимала никаких огромных размеров. Все равно певец понимал, что могущество девушки, объединённое вместе с Силой духов, готово в любой момент ударить по Небу.
Песня продолжала литься над лесом и озером. А в руках огромного призрачного исполина вместо дайлы появился лук. Исполин наложил на тетиву стрелу, прицелился и пустил её в Небо. В этот самый момент в другой части острова другой исполин метнул в Небо огромное призрачное копьё. Наконечником стрелы была Сила, вложенная в слова и мелодию песни, а на острие наконечника копья, которое пустил в Небо Одэнер, были три души, добровольно пожертвовавшие собой для спасения их родного мира. Сама по себе эта жертва, хоть и очень много значила, обретала Силу только в руках бессмертного. И едва копьё и стрела полетели в Небо, как вслед за ними с земли устремился вверх огромный, сверкающий ослепительно зелёным светом шар.
