Зная по прежнему опыту, что все оборванные калеки — обычно попрошайки, я по привычке обратился к нему довольно резко, как если бы он пристал ко мне на станции окружной железной дороги:
— Ну, чего надо?
Бродяга, ничуть не смутившись, усмехнулся с откровенной наглостью.
— А может, лучше тебя самого об этом спросить? — скрипучим голосом осведомился он. — Вид у тебя такой, будто ты заблудился.
Трудно передать, насколько он меня разозлил, однако другой помощи ждать было неоткуда, и я постарался сдержать раздражение.
— Что-то не вижу здесь дорожного указателя. Бродяга сплюнул и, тряхнув костылем, поинтересовался:
— А куда топать изволили?
Желание поскорее от него отделаться боролось во мне со стремлением разузнать поточнее, где мы находимся.
— Сразу и не скажешь. Я решил уклониться от прямого ответа. Бродяга подтащился ближе и вплотную придвинул ко мне свою грязную физиономию.
— Но куда тебе охота попасть, сказать-то можешь, верно?
Открывать свои карты мне, признаться, не очень улыбалось, и я промямлил:
— Да так, в разные места планировал заглянуть. — Но потом вдруг решился и выпалил: — Сгодится, к примеру, и Темная Башня.
Бродяга иронически фыркнул.
— Мозгляк мозгляком, а тоже повыше норовит метнуть… Ты хоть соображаешь, что там тебя ждет?
Я стиснул кулаки, но усилием воли подавил гнев, вспомнив об его увечье.
— Не твое собачье дело! Если знаешь, как туда добраться, — выкладывай!
— Еще бы не знать! Кому как не мне… Нимало не сконфуженный моим бешенством, он продолжал ухмыляться, явно забавляясь безвыходностью моего положения.
— Темная Башня? Не та ли, что на берегу карового озера Эшеров?
Сначала я решил было, что он задумал втереть мне очки, но при этих словах сомнения мои развеялись, и досада в душе улеглась.
— Та самая.
Минуту-другую он усердно скреб концом костыля по щебню, явно задавшись целью подольше меня помучить. Потом с дьявольски лукавым видом прищурив глаз, повернул голову в сторону, словно обращался к кому-то третьему:
— Я его спрашивал-спрашивал, чего ему там надо, а он уперся — и ни в какую. Ни слова из него не вытянешь.
— Ну хорошо. — Уверившись, что предо мной человек сведущий, я счел бессмысленным увиливать от прямого ответа.
— Что меня ждет в башне, понятия не имею. Догадываюсь, но смутно. Там еще есть какая-то Пещера Гнипахеллир — не слыхивал о такой?
Бродяга пристально всматривался в кончик своего костыля, которым больше уже не размахивал. Потом вдруг вскинул на меня засверкавший нехорошим блеском взгляд.
— Ты что, в самом деле собираешься проникнуть внутрь?
Головоломность предстоящей мне задачи поглощала меня целиком, и сил для того, чтобы возмущаться, уже не было.
— Как получится. Может быть, только сделаю там привал. Вообще-то, конечный пункт моего маршрута — Иппокрена.
— В таком случае пещеры тебе не миновать, — проговорил он с неожиданной жесткостью. — Но одному тебе туда не попасть… живым, по крайней мере.
Безапелляционный тон бродяги заставлял прислушиваться к его словам. Я только беспомощно развел руками.
— Так или иначе, выбора у меня нет. Надо — значит надо.
— Вот это другой разговор, — вскричал он. — Надо — значит будет. Гляди!
С этим восклицанием бродяга отшвырнул костыль и выпрямился во весь рост. Теперь он оказался выше и гораздо стройнее меня, грязь с замурзанного лица исчезла бесследно, и взгляд приобрел твердое, решительное выражение. Одним рывком он сдернул с себя изодранную накидку и очутился в кожаном жакете с пряжкой на поясе и туго облегающем черном трико.
— Фаустофель, — представился он, наслаждаясь моим изумлением. — Готов указать дорогу и сопроводить дальше. За определенную плату.
— Разумеется, не бесплатно, — поддакнул я, растерянно озираясь вокруг себя. Преобразившийся встречный в новом обличий нравился мне еще меньше, но без провожатого, я чувствовал, было не обойтись.
Уже сгущались сумерки, а ночью, я знал, при такой облачности опустится темнота — хоть глаз выколи.
Я обернулся к Фаустофелю, не сводившему с меня цепкого взгляда.
— Твои условия? Денег у меня кот наплакал.
— Деньги мне ни к чему. Заруби это на носу с самого начала. И помни: на всякие штучки-дрючки я с тобой времени терять не собираюсь. Дело прежде всего. А запрос у меня нешуточный. Боюсь; дрогнешь.
Мне в тот момент было не до страха, но профессиональный навык требовал держать ухо востро. Не хватало только, чтобы тебя околпачили… Я испытующе прищурился:
— Давай выкладывай, посмотрим.
— Ладно. Дай мне слово — а если дашь, уж я позабочусь о том, чтобы ты его сдержал, — дай мне слово, что последуешь за мной всюду, куда бы я тебя ни повел, — хоть в самое пекло.
Он дружески похлопал меня по плечу, и по всему моему телу прошла судорога.
— Уговор наш останется между нами, Предложение необходимо было обмозговать.
— А это по пути к месту моего назначения — или как? — припер я собеседника к стенке.
— По пути моего следования, — уточнил он. — Короче, если я уклонюсь в сторону, наш контракт немедленно аннулируется.
Склоняясь к соглашению, я все еще не мог вполне избавиться от сомнений и боязни. Пересилило ясное понимание того, что, отвергнув его помощь, я рискую остаться вообще на бобах.
— Так и быть, по рукам! — решился я и попытался разрядить напряжение шуткой: — Может, нужно расписаться?
— Кровью! — прогремел он. — А ну, давай сюда! Прежде чем я успел что-либо сообразить и отдернуть левую руку, Фаустофель выхватил из-за пояса кинжал и полоснул по моему запястью. Окунув палец в брызнувшую кровь, он что-то написал им по воздуху.
— А теперь пошли! — бросил он мне, сворачивая налево. Я заторопился вслед, стараясь не отставать ни на шаг.
Если местность и раньше не внушала особого веселья, то теперь нас окружало беспросветное отчаяние. Убитые горем деревья застыли в безвыходной муке, воздев к небу узловатые ветви; отверстия от выпавших сучьев казались пустыми, выплаканными глазницами. Картина, представшая впереди, на верхушке холма, удручала еще более. Сколько я ни убеждал себя, что это всего-навсего скрещенные стволы двух согнутых берез, взгляд упорно видел перед собой страдальчески распростертое тело, обнаженное для наказания кнутом.
Как раз у этих берез тропа резко уводила вбок. Не озаботившись предупредить меня об этом, Фаустофель нырнул в чащу.
— Полегче, Серебряный Вихор! Смотри не наступи на скелет.
Я не стал у него выпытывать, откуда он узнал о прозвище, которое мне дал Голиас. Однако последовать его совету было затруднительно. Вся эта страна, в которой я оказался, виделась мне полуразложившимся трупом — костяком с уцелевшими на нем клочьями кожи и пучком волос на оголившемся черепе.
