А вокруг площадки стояли и сидели люди, большей частью за столами. Рыцарь и воин переглянулись, обнаружив, что рыцари Ордена прямо сейчас пьют вино. Не стесняясь в количестве. До такой степени не стесняясь, что трезвых среди них было немного, а встречались и попросту совершенно пьяные. А если многочисленными тарелками здесь пользовались по обычному назначению, то, значит, и закусывали рыцари тоже не скупясь.
Один стол был несколько повыше, и за ним сидели три человека. И еще одно место оставалось свободным. Коборник провел троицу прямо к этому столу и оперся рукой на столешницу.
— Первая тройка, генерал, — сказал он без выражения. Потом наклонился к сидящим и негромко добавил еще несколько фраз.
Полный мягкотелый человек в золотом венце чуть приподнялся и радостно заулыбался. Глаза его неестественно блестели, хотя видно было, что выпил он совсем немного.
— Я с радостью приветствую претендентов, — дружелюбно сказал он и обмахнул троих благословляющим жестом. — Завор, голубчик, будь добр, прикажи кому-нибудь добыть стулья. Два стула. Пусть те, кто пока не сражается, посидят немного, передохнут. Зачем их утомлять без нужды?
— Обо мне бы так заботились, — громогласно сказал здоровенный воин в желтом кожаном панцыре из-за соседнего стола. — Я, получается, должен стоять на ногах с утра до вечера и биться без перерыва, а они один бой провести без стула не могут? Совести нет ни у кого в этом шатре! Сколько их там в круг набилось? Сто? Сто двадцать? Или прикажите делать перерывы, или я каждые двадцать человек буду требовать замены на пять туров!
— Осмог, радость моя, — умоляюще сказал мягкотелый. — Не кричи, будет тебе замена. Кто у нас тут… а, Веслед! Будь и ты лапочкой, потешь старого генерала, найди замену Осмогу. И предупреди, чтобы заместитель много не пил, а то поранят еще, чего доброго, не дай бог, конечно.
— Это не в моей компетенции, генерал, — нетерпеливо сказал названный Веследом. — Пусть Коборник займется.
— Я занят претендентами, — безапелляционно сказал Коборник. — И вообще; поскольку этот человек должен взойти на алтарь и участвовать в ритуале, постольку и выбрать его — обязанность Скредимоша.
— Тоже правильно, — довольно сказал Веслед. — Генерал, я согласен с мнением командора Коборника.
— Завор, бедняга! — позвал генерал жалобно. — Брось стулья, я тебе приказал приказать, а вовсе не самому таскать. На тебя тут выпало еще одно неприятное дело, солнце…
— Мужеложец, что ли? — пораженно спросил рыцарь у своего спутника.
— Не похоже, — авторитетно заявил воин. — Тут что-то другое. Скорее, у него просто мозги немножко набекрень. Нарочитая изнеженность… Не удивлюсь, если его с ложечки кормят. А вообще-то мужик он крепкий, здоровый, и сравнительно молодой еще… и сластолюбец, это ты верно заметил, но обычного толка. Мужеложцы не такие. Хотя черт их разберет, может, ты и прав. А какая разница?
— Да никакой, в общем, — сказал рыцарь. — Но интересно.
— Садитесь, господа, — сказал генерал нормальным голосом. — Эти стулья для вас. Будьте гостями за моим столом. Нет, я не мужеложец, если это вас так сильно интересует. Хотите вина? Вино хорошее, сенейское. Если не ошибаюсь, Делим, вы тоже сенеец? Или я неправильно понял командора Коборника?
— Сенейцем меня назвать трудно, — неуверенно сказал рыцарь. — Хотя родом я из тех краев.
— Понимаю, понимаю, — кивнул генерал. — Упадок древнего величия и дробление, дробление земель… Да, Сенейе очень не повезло, что вовремя не нашлось человека, способного собрать ее под своей рукой. Колыбель нашей современной культуры превратилась в арену для разрозненных земель и земелек, каждая из которых с дивной непосредственностью играет то в полную независимость, то в великое единение… прямо какие-то Северные княжества! Так вы не ответили — вина хотите?
— Благодарю вас, генерал, — вежливо сказал рыцарь. — Не стоит.
— А я не откажусь, — воин пристально разглядывал Осмога. Оказалось, что под плотным, но скорей декоративным кожаным панцырем на экзаменаторе еще и крепкая кольчуга. — Генерал, откуда в вас взялась склонность к этому странному сюсюканью, простите за нескромный вопрос? Вас что, мама в детстве по головке не гладила?
Генерал захохотал.
— Гладила, — сказал он, — гладила, капитан. Сюсюканье — это противоядие, которое я принимаю от жалости. И от страха. Да и от чувства вины тоже. Вот вы сидите передо мной, разговариваете, сейчас вина выпьете, а через несколько минут взойдете на алтарь, и вас убьют у меня на глазах. И мне будет вас немножко жалко, немножко обидно за вашу судьбу, а еще немножко стыдно, как будто это я заставил вас придти сюда на смерть. Поэтому мне хочется смотреть на все, как на спектакль, немножко грубый, немножко жестокий, несколько фривольный, но в основном — смешной, демонически смешной! Я мысленно поглажу вас по головке и скажу вашей тени, если она вдруг придет ко мне жаловаться — не плачь, маленький, это все только шутка, это не страшно. Ну, умер, ну что ж теперь делать?
— Хм, — сказал рыцарь, словно пораженный некой внезапной мыслью. — А вы, оказывается, трус, генерал. Не пойму, чего вам бояться?
Коборник вернулся к столу и поманил за собой Мовериска. Осмог встал, дожевывая кусок колбасы.
— Баш, дай-ка мой меч, — попросил он проходящего мимо рыцаря. — Да без ножен, на кой мне ножны? И еще тряпку… да, вот эту, а то вечно я ее, окаянную, забываю, и кровь в насечку въедается, а потом так чистить трудно…
— К алтарю, господа, — громко сказал командор Скредимош. — Рыцарь Осмог, претендент Мовериск… Во имя великого покровителя нашего, господа Эртайса — к бою!
Двое вступили на алтарную площадку одновременно с разных сторон. Осмог шел вперед вразвалку, свободно держа отточенный до неразумности меч в опущенной руке. Мовериск рыскал взглядом по площадке, словно искал, куда спрятаться. Вид у него был затравленный.
— Разожгите святой огонь, господа, — сказал генерал, не отрывая глаз от алтаря. — Забыли мы про огонь, надо было, конечно, перед началом поединка, ну да господь Эртайс нас простит.
Скредимош чертыхнулся и снова встал из-за стола, куда только что с тяжким вздохом опустился.
— Зачем он так наточил меч? — деловито поинтересовался воин. — Такая заточка не то что от ударов — об воздух затупиться может.
— А вы его спросите, капитан, — посоветовал генерал. — Пусть сам ответит, если знает, конечно.
— Это допустимо?
— Да делайте что хотите, ради Эртайса. Сколько вам тут осталось-то, чтоб еще церемониями стесняться… Может, вам отлить, например, надо? А то перед смертью всякое бывает, а на алтарь вроде как и неудобно, все ж таки божественное… Вам хотелось бы в качестве последнего приношения возлюбленному господу накласть на алтарь?
