Я запнулась.
— Мистер Хэлси… это значит, она снова во мне?
Он улыбнулся и просто кивнул.
— Но как…
— Об этом вам лучше расскажет кое-кто другой, из первых рук, так сказать.
Он поднялся и повернулся к выходу.
— Вы не могли бы раскрыть шире, — я кивнула на окно. — Рассвет прекрасен.
— Он нарисованный, — пояснил хирург. — Аренда нынче дорога, а окно выходит в стену соседнего дома.
— О.
— Отдыхайте, я зайду позже. Сестра скоро принесёт вам поесть.
Минут через пять в дверь постучали, и в комнату вошёл мистер Фарроуч с подносом в руках.
— Вы не похожи на сестру.
— Нет, надеюсь, что нет.
Он неуклюже поставил поднос на кофейный столик. Его порезы и ссадины уже немного зажили, а синяки обзавелись желтым отливом.
— Давно я здесь?
— Четверо суток.
— Что там произошло?
— Случился обвал: главный зал и коридоры, ведущие в соседние катакомбы, засыпало. «Любовников» больше нет, — печально усмехнулся он.
— Что?! А где сейчас остальные: леди Фабиана, Ваухан и…
Я запнулась, не силах произнести её имя.
— Об этом не волнуйтесь: Ваухан всё рассказал инспектору и просил передать, что когда-нибудь вас навестит — когда сможет смотреть вам в глаза. Леди Фабиана сейчас в замке. Хэлси ездит к ней, но шансов почти нет. Если и сможет когда-нибудь говорить, то, в лучшем случае, шепотом. А Матильду… не нашли.
— Как? — оторопела я и схватила его за рукав. — Значит, она осталась под завалами! Нужно найти её, поднять…
Я умолкла, представив тело Мэтти, погребенное под камнями, на этот раз окончательно.
Он мягко отцепил мою руку.
— Её там нет, завалы проверяли. Она просто исчезла, ушла.
Я помолчала, обдумывая его слова. Думала ли я когда-нибудь, что это произойдёт со мной? С нами… Какой бы знакомой книгой ни казался человек, всегда найдутся страницы, которые ты прежде пролистал.
— Не осуждайте её, — нарушил тишину мистер Фарроуч.
— Это трудно, — призналась я.
— Матильда права: мы и сами не знаем, на что способны. Нельзя осуждать то, чего не понимаешь. А люди нередко жестоки в своей любви.
Я не знала, что на это ответить. А потом вдруг заметила, что у мистера Фарроуча очень красивые глаза, кофейно-карие и блестящие.
— Значит, искры у неё… больше нет?
Он помедлил и покачал головой.
— Но как это произошло? Вам было известно про этот зал и про то, что в нём находится?
— Я знал о нём лишь в общих чертах. Как и обо всём, что находится в Ашеррадене и его окрестностях. Ярик прибежал в замок и, к счастью, я был первым, на кого он наткнулся. Уже на месте я обнаружил открытую дверь в крипту. Она соединена с залом проходом. Зачем вы пошли туда одна?
— Не думала, что вы станете мне помогать.
Он смутился.
— Гм, да. Начало нашего знакомства нельзя назвать гладким. Когда постоянно испытываешь боль, трудно любить общение. Но это не оправдание. И сейчас самое время принести вам свои извинения.
— А я ещё раз приношу вам свои. Жаль, не могу изгладить из вашей памяти все те глупости, что наговорила.
— Ну, не все они были глупостями.
— Но откуда там взялось это ложе? И что произошло в самом конце? Почему вы и Мэтти… — я сделала неопределённый жест.
— Этот зал обнаружил и оборудовал ещё первый граф.
— Значит, легенда правда?
— Абсолютная чушь. По крайней мере, в том виде, в каком она дошла до нас. Но, видите ли, в то время люди были гораздо более склонны верить в мифы, или, вернее, мифы были частью их жизни. И, чтобы обезопасить себя, граф велел соорудить это ложе и изготовить сосуд.
— Но зачем?
— На случай, если фея всё же вздумает ожить, как мне кажется.
— Вы хотите сказать… у неё тоже была искра? Значит, она была такой же, как… мы?
— Сейчас мы можем только предполагать, но да, думаю, героиня той истории принадлежала к нашему виду.
— Но почему ложе так странно сработало?
— Видите ли, в его конструкцию закрался один огрех. Или, вернее, природа внесла поправку: тот, кто попадает на него, лишается искры лишь в том случае, если не достоин её. В остальных случаях приходится прибегать к дополнительным средствам.
Я вспомнила слова Мэтти о том, что всё должно было быть проще, но в моём случае без книги не обойтись.
— Значит, то, что произошло с Мэтти…
— Да, искра оставила её.
— И перешла к вам?
— Не совсем. Она вновь зажгла мою.
Я вопросительно посмотрела на него, но тут он спохватился:
— Вам нужно поесть. Хэлси придёт в ярость, узнав, что я уморил вас рассказами и голодом.
Он неловко налил чай в простую фарфоровую чашку — она не шла ни в какое сравнение с воздушными полупрозрачными сервизами Ашеррадена, но я поймала себя на том, что ничуть по ним не скучаю.
Я отпила крепкий, пахнущий шиповником напиток, а мистер Фарроуч принялся намазывать мне тосты: на один хлебный квадрат нанёс ореховое масло, а на второй — крыжовенный джем, а потом соединил их. Я вдруг вспомнила, как сама подавала ему завтрак. Наверное, это же воспоминание посетило и его, потому что, протягивая мне сэндвич, он улыбнулся уголком рта.
Я приступила к завтраку, а он к рассказу:
— Когда я поступил в услужение к графу, мне было пятнадцать, а ему десять. Тогда ещё был жив его отец. Я был чрезвычайно юн для этой должности, но к тому моменту наследник успел спровадить уже с дюжину гувернанток: ни одна не могла с ним справиться. Этому способствовала и его искра. Очень скоро я обнаружил, что у графа немалое дарование, но развить его, как следует, мешало отсутствие прилежания и взбалмошный характер: он был единственным ребенком и правопреемником. И тем не менее мы поладили, а через несколько лет, когда разница в возрасте сгладилась, подружились.
Мистер Фарроуч сделал паузу, глядя прямо перед собой, и я с удивлением поняла, что эти воспоминания ему приятны.
— Старый граф всегда был ко мне очень добр, я тоже к нему привязался. Вам ли не знать, что такое быть отлучённым от родителей в младенческом возрасте, сразу, как только становится ясно, кто мы. Вас может это удивить, но, при всём различии, мы с графом всегда находили общий язык и были скорее похожи на кузенов, ведь мы и росли вместе. Когда старый граф умер, его сиятельство занял его место. Поначалу мало что изменилось. Но он довольно быстро осознал преимущества нового положения: отца, который сдерживал бы его склонность к излишествам, не стало. Кутежи в столице, весёлые компании, вереницы женщин. Не подумайте, что я его осуждаю. Он был молод, богат, имел власть и, в общем-то, вёл обычную для человека его положения жизнь. К тому времени его способности достигли максимального уровня.
