Микулишна моему виду, конечно, удивилась — она же человек, не видит скрытого, а вот Мавка и Русалочка сказали, что такой они меня и видели, только крыльев у меня тогда ещё не было, и поэтому удивлялись, что я себя уродиной считала. Обе погоревали, что мы опять расстаёмся, но для них это было так же естественно, как смена времён года: пришла и закончилась весна, лето, незаметно подступила осень. После моего отъезда лес опять начал пускать людей, хотя они и побаивались в него заходить глубоко. Только некоторые наиболее отважные личности приходили к Микулишне. Она договорилась с Русалочкой, что та не будет до смерти держать у себя купающихся парней, и они будут просто забывать, что с ними произошло или наоборот — вспоминать как прекрасный сон. Она больше не утаскивала их под воду, а иногда забавлялась на берегу. Что поделаешь — она такая, по-другому не может. При этом она всё чаще вспоминала своего принца, томно вздыхая, что таких, как он, ей больше, наверно, не встретить. А перед самым отъездом тихо попросила:
— Может, ты его где-нибудь увидишь? Скажи, что я скучаю. У меня как будто есть частичка того, что ему нужно, и она рвётся к нему. Я поняла это, когда он уехал. Может, это и есть тот недостающий кусочек его души, всякие чудеса бывают. Как мы сразу с ним этого не поняли?
Я обняла её и обещала поискать.
Ещё более странные события происходили с Мавкой. Тот русявый парнишка, что очаровался прошлой весной Анисьей, так и не смог забыть её, и я неожиданно увидела, как они мирно сидели на коряге. Парень, вынув новый гребешок, подарил его Мавке, а она с улыбкой приняла подарок и разрешила ему расчесать себе волосы, пока сама плела новый венок. Я глазам своим не поверила: Анисья — и мужчина рядом. Удивительно.
Ещё ко мне потихоньку возвращалась память. Мы и так многое забываем из прошлых лет, а в моём случае тем более. Но я отчетливо вспомнила отца, наш дом, его занятия со мной, поездки на лошадях, охоту, лукавую улыбку, желание научить всему, что умел сам, и трогательную заботу большого одинокого мужчины, оставшегося с дочкой на руках. Я поняла и не осудила его женитьбу. Мама и его любовь к ней осталась его дивной сказкой, а подрастающая дочь с возникающими проблемами переходного возраста, да ещё довольно необычная дочь, требовала, как ему казалось, женской руки и помощи. А то, что получилось — так без этого, может быть, ничего бы и не произошло. Хотя нет, слишком сильно во мне жило желание к перемене мест. Вот желания вернуть отцовский дом не возникало. Может быть, когда-нибудь потом. Хотя было жалко, что он принадлежит чужим, плохим людям, но сейчас заниматься этим не хотелось, потом — это будет потом. А что впереди? Опять дорога, остров Буян и многое, о чем даже думать было страшно, а там посмотрим. Я издалека посмотрела на большой добротный дом, в сердце чуть-чуть взгрустнулось от набежавших воспоминаний, но не более. Моим домом стал дом Микулишны, или даже нет — скорее, сосновые ветки и плащ, расстеленный просто на земле, костёр и принцы рядом…
Вот про принцев я думать себе запрещала, но почему-то запрет работал слабо. Их признание грело душу, но совершенно не казалось реальностью, как и моё новое тело. Мне трудно было разобраться в чувствах. Одно было ясно: они мне невероятно дороги. Мне хочется быть с ними, сидеть у костра или ехать вдаль, чувствовать их руки на себе ночью, но большее пугало невероятно. Жить во дворце не хотелось, не моё это, ничем меня туда не затянуть. Мне только семнадцать, а чужой опыт, часто горький, пугал и озадачивал. Изменение моей внешности совместно с признаниями не способствовали ясности мышления. Какая же я глупая, и никто не посоветует. Главное — нужно или всё забыть, или сделать выбор. Но как?
Наутро мы с Михелом уезжали. Я думала было полететь по воздуху, но владеть нормально крыльями пока не научилась, а Ветра просить не хотелось, особенно теперь.
Я уже попрощалась с Микулишной и подругами. Выслушала все их напутствия и пожелания. Мои пожитки лежали в котомке. Мысли всё время крутились вокруг Хи. Мне было тяжело и страшно расставаться с Кареном. Я так привыкла быть под двойной защитой принцев, а тут как будто теряла одну руку, да больше руки — значительную часть себя. Как буду ехать с одним Михелом — даже думать не хотела, запрещала себе это. Дорога всё расставит на свои места. Вот только как оставить Хи? Ближе к вечеру мы договорились поговорить перед отъездом, попрощаться. Я боялась этого разговора. Он происходил как будто во сне.
— Знаешь, я по прежней тебе скучаю:
Рук твоих не хватает, когда засыпаю.
Рыжей, веснушчатой и лохматой,
А теперь другой и даже с крылатой.
Так хочется вместе уйти с тобою,
Но долг и власть завязали петлёю.
Они не терпят моих мечтаний,
В замке нет места для этих метаний.
Отец обволакивает меня заботой,
Заваливает делами и чуждой работой.
С утра ты уезжаешь?
— А как иначе?
Я не могу долго жить в неволе,
Конь мой осёдлан и рвётся в поле
С утра улетаешь?
— Прости, не могу иначе.
— Лотта, чего ж ты так горько плачешь?
— Ты знаешь, в доме тёплый и тихий кров,
А за дверью этой бесконечный простор.
В замке жарко шипят в очаге дрова,
А за дверью свобода и мои дела.
Да, скучаю, но жить во дворце не смогу,
С лестницы мраморной упаду,
На приёме нужных фраз не найду,
В ловушку лживых слов попаду.
Ты всё знаешь и понимаешь -
Я костёр, горящий в степи, не очаг,
Я ручей, а не мисочка у кровати.
Я буду спорить, гореть и жечь.
Птица в клетке не может взлететь.
— Я не смогу тебя запереть.
— А я без полёта могу сгореть
— Буду помнить наш этот вечер,
Но в перьях крыльев играет ветер
Хи вдруг резко шагнул ко мне и прижал к груди.
— Да, Лотта, на прощание хочу сказать — я очень-очень люблю тебя, ты знаешь об этом.
Я разревелась еще сильнее.
— Милая, любимая, упрямая, самая лучшая. Дай хоть почувствовать тебя рядом последнюю минутку, пока ты не растаяла в дымке своей дороги. Завтра с Ха вы уедете, и ты останешься только в моих снах, таких же нереальных, как нереально то, что ты не вырвешься никогда из моих объятий. Увидимся ли мы вскоре или не вскоре и вообще увидимся ли? Мне плохо, очень плохо будет без вас. Не хочется больше думать про долг, про царство, только про тебя. Такая родная и мягкая, пушистая, совсем не колючая.
Он потрогал мои крылья, и они почему-то сами спрятались, оставив за спиной легкое ощущение незавершённого полета.
Надо попрощаться с ним, у нас ещё есть время. Хочу попрощаться. Всё-таки как странно, когда нравятся сразу двое. Такие похожие и такие разные. Всё понимающие, умные и прощающие голубые глаза Хи и карие, как молочный шоколад, вечно озорные глаза Ха. Он сейчас занят, пошел в город заниматься покупками в дорогу. Нам больно-то много и не нужно, но Ха, обычно безалаберный, вдруг решил продумать все сам. Я не вмешивалась. Он взрослеет, на него можно положиться, но мы всегда раньше были втроём, с двух сторон у меня была надежная защита, а теперь остаётся только Ха. Но я знаю — мы не пропадём.
