Вадим смотрел на сменяющие друг друга дома за окном, на идущих по тротуару людей — болтающих, обнимающихся, пьющих на ходу пиво… и — бросающих быстрые взгляды на тёмные витрины, чтобы увидеть собственное отражение. Только его. Интересно, многие ли из них замечают хотя бы эту ночь — гулкость шагов по ещё не подсохшему асфальту узких улиц, влажно поблёскивающие крыши домов, дымчато-перламутровые облака, особую, зыбкую прозрачность темнеющего неба, предвестницу знаменитых белых ночей? Или эта ночь для каждого — просто привычный повод выйти из дома, продемонстрировать себя тем, кто, впрочем, тоже занят только собой? А если кому-то нужен действительно ты, а не его собственное отражение в твоих глазах, то, скорее всего, он просто хочет убить тебя и выпить твою кровь… При этой мысли Вадим почувствовал, как губы сами собой напряглись в злой и, кажется, прежде не свойственной ему усмешке.
Он перевёл взгляд на Максима, его резкий профиль не смягчал даже дымчатый полумрак салона. Вблизи были видны мелкие морщинки возле глаз, глубокие, идущие к уголкам жёсткого рта складки, седые нити в тёмных волосах. Теперь Вадим знал, что это не соответствовало его реальному возрасту, как знал, и что послужило всему этому причиной. Максим был даже младше Вадима, когда десять лет назад на его пути появился вампир… или когда он сам встал на пути вампира, причём Максима никто не вынуждал, не убеждал, не успокаивал и не поддерживал. Он сам выбрал это противостояние вместо привычного пожатия плечами — показалось, привиделось, надо же — цепь совпадений… А закончилось это противостояние болью. Болью за своего же врага. Вадим уже забыл, зол был на Максима совсем недавно. Теперь ему было жалко этого человека. В мире есть многое из того, что упрямо пытается отрицать здравый смысл — странные видения, оборачивающиеся осязаемой опасностью, отражающаяся в зеркалах изнанка реальности, смертоносные гости с того света, пьющие кровь вампиры… нет в нём только чудес. Нет хрестоматийной победы добра над злом, потому что нет ни добра, ни зла…
Его мысли прервал лёгкий толчок — машина остановилась. Сергей обернулся — слишком бледные, слишком неподвижные черты, слишком грациозный поворот плеч. Это сочетание омертвевшего лица с нелепой, затруднённой мимикой, и чересчур сильных и гибких движений тела снова заставило Вадима поймать себя на желании отодвинуться подальше, вжаться в спинку сиденья, едва ли не выставить перед собой руки в отвращающем жесте.
— Он на другом берегу, за разведённым мостом. — Сергей с трудом изогнул губы в усмешке, обнажившей клыки. — Он надеется, что меня остановит река! Он ещё не понимает, кто я.
Машина снова тронулась с места и в переднем окне показалась уходящая вверх половина разведённого моста, перечёркнутая у основания пластмассовыми заграждениями. Вадим внезапно понял, что собирается сделать Сергей, и ощутил накрывшую его холодную волну ужаса.
— Сергей, нет! Не надо! Пожалуйста! — Страх перед тем, что сейчас случится, на миг оказался сильнее страха перед вампиром и Вадим едва не схватил его за плечо, но Максим перехватил поднявшуюся было руку.
Машина стрелой пронеслась по пустой улице, перед окном взметнулась серая поверхность асфальта, в тот же миг сменившись белой полосой неба, дыхание перехватило от стремительного то ли падения, то ли взлёта. Вадима прижало к креслу, и тут же его вцепившиеся в спинку водительского сиденья руки едва смягчили второй резкий удар. В окне мелькнула уходящая вниз полоса асфальта. Вадим зажмурил глаза и перестал дышать, однако движение уже стало ровным и почти медленным.
— Вадим? — Максим потрепал его по плечу. — Всё нормально. Мы перескочили мост. Эй, ты как?
Вадим открыл глаза и глубоко вздохнул. Сергей рассмеялся.
— Надо было наслаждаться моментом! Больше такого аттракциона тебе никто не устроит.
— Вадим, — Максим немного тревожно смотрел ему в глаза. — С тобой всё хорошо? Ты ведь знаешь, что тебе сейчас предстоит.
— Знаю… всё хорошо. — Он поднял взгляд и уже твёрдо посмотрел на Максима. — Не нужно каждую минуту мне об этом напоминать. Я помню. И всё сделаю.
Максим вздохнул и нервно улыбнулся.
— Извини. Наверное, ты сильнее меня, хоть и высоты боишься. — Он нащупал где-то под собой мятую пачку и вытащил последнюю сигарету. — Наверное, я ваше слабое звено.
Сергей остановил машину на пустой набережной и повернулся к Максиму.
— Макс… не надо. Правда.
— Это действительно единственный выход?
Сергей улыбнулся.
— Дай затянуться.
Некоторое время они молча сидели в машине. Над водой медленно поднимался лёгкий туман, окутывая возвышавшуюся впереди церковь подворья Оптиной Пустыни, ластился к её облицованным гранитом стенам.
Сергей внезапно нарушил молчание.
— Кажется, я правильно его понял. — Он усмехнулся. — Догадаться было не сложно! Всё повторяется и мы снова встречаемся в церкви. Или — почти в церкви. Хорошее место, только теперь оно не поможет ему. Теперь оно поможет мне.
Только сейчас Максим с Вадимом заметили стоящего возле церкви человека. Словно услышав Сергея, он не спеша направился в их сторону. Максим открыл дверцу и кивнул Вадиму.
Оставив их на тротуаре, машина медленно подъехала к одинокой фигуре и остановилась. Распахнулась дверца. Человек сел на переднее сиденье и машина, дав задний ход, снова проехала мимо, бесшумно скользя по асфальту.
Чувствуя, как бешено колотится сердце, едва не разрывая грудь, Вадим провожал машину взглядом, пока она не остановилась метрах в трёхстах от них, еле заметная в тумане. Он продолжал смотреть, угадывая тёмные очертания в колеблющейся мутной дымке, пока она не сгустилась, поглотив всё вокруг, и он уже не мог видеть, как машина сорвалась с места и, набирая немыслимую скорость, словно выпущенная в цель пуля, устремилась к выступающему на дорогу массивному гранитному цоколю церкви.
…Вадим стоял в холодном подземелье, освещённом поставленными прямо на полу свечами. Казалось, что каждый удар сердца отдаётся эхом под низким каменным сводом.
Знакомый голос звучал у него в ушах, слышимый только им, и вслед за произносимыми словами перед глазами Вадима возникало уже виденное им когда-то. Он стоял среди людей, чьи лица тонули в темноте. Прямо напротив человек в рясе срывающимся голосом твердил слова молитвы, Вадим видел его сцепленные перед грудью, дрожащие руки, сжимающие распятие. А в круге горящих свечей судорожно выгнулось в попытке освободиться пригвождённое к земляному полу тело. Окровавленные пальцы ещё больше разрывали рану на груди, из которой виднелся наспех обтёсанный черенок деревянного кола. Темная кровь блестела в неровном свете свечей, пропитывала когда-то белую ткань рубашки, тонкие кружева превратились в бесформенные мокрые лохмотья. Казалось, что крови слишком много — страшно, ненормально, неестественно много для обычного человека. Утрамбованный земляной пол не поглощал её потёков, расползавшихся подобно щупальцам. Когда один из них достиг свечи, она покосилась и упала в кровавую лужу, язычок пламени умер, отлетев вверх струйкой светлого дыма.
