Таор нахмурился, опираясь на локти, не сводя с женщины задумчивых, непонимающих глаз, и тихо, как падение пера иволги в ветрах, спросил:
— Кто ты?
Иветта печально улыбнулась, откинув сплетенные в искусные косы волосы за спину, и едва слышно ответила:
— Я прорицатель, и мне дано видеть то, что лежит за пределами снов и этого мира. Я помогу тебе вернуться к человеку, которого ты так хочешь защищать, а я хочу спасти.
Из камня и мечты сотворена,
из — ничего, но подлинна доныне,
белее белой лилии, — любовь.
Х. КортасарВ индиговых заоблачных высях поднималась неистовая буря, гремели грозы, рассекая черные сумрачные облака, вонзаясь ослепительными серебристыми копьями в землю, и поднимая светлые и обжигающие медные пески в высокие снопы. Ее изумрудные глаза оставались непроницаемы и холодны, но темнота, отражающаяся в зеркальной глубине, преображала оттенок прекрасных глаз в мутное и серое стекло. Пальцы изящных женских рук подрагивали, когда девушка с усилием сжимала кружевные платиновые перилла, и сапфировые бусины ягод голубой жимолости, ловили драгоценными гранями сияющие вспышки молний. Иветта стояла на открытой палубе, наблюдая, как вьются черные гарпии в вышине, как огненные прожилки крыльев темных миражей мелькали в воздухе, как одинокое пламя в окаймляющей пространство ночи.
В один недолгий миг, небеса озарили жемчужные крылья соколов. Сотни и тысячи птиц парили в беспросветных тучах, круша сверкающими белизной перьями туманы и смог, опадающие волны мрака, и Иветта не могла отвести взора от пронзающего воздух вышины грациозного полета. Ее губы приоткрылись в детском и ликующем восторге, глаза засияли пламенем восходящей на свод темно-пурпурного неба звезды, когда она невольно подняла руки к черному куполу, над которыми сгущались смерчи, словно желая, чтобы ветры подняли ее в небеса, и она смогла раскрыть руки в стороны, как свободная птица. Она слышала о ветряных соколах только из уст сказителей, что приходили за чашей горячего супа и фиников в небольшие таверны, и получали ночлег и пищу за свои истории. Иветта прислуживала в небольшой чайной, куда привозили малоизвестные, но редкие сорта китайского чая, и в тайне в свободные вечера, сбегала в бедную трактирную для крестьян и небогатых ремесленников, находившуюся через несколько кварталов. В те далекие вечера, наполненные зноем и шумом повозок, запряженных огромными черными быками на забитых торговцами рынках, спешащих людей с кожаными мешочками с золотыми монетами, перевязанными на пояснице; узких улочках и скверах, где жарили крупный каштан и кедровый орех, варили сладкий воск и наливали мед на свежеиспеченный хлеб, она на какое-то мгновение могла жить обычной жизнью: не слишком хлопотной, и не слишком легкой. На базарах под тканевыми цветными навесами, сшитых из различных ярких лоскутов, продавали удивительные нефритовые бусы и кольца, бирюзовые браслеты, украшения из серебра и красного золота; книги с янтарным теснением и эфирные масла из цветов и фруктов. Ее скромного заработка хватало на сытый ужин, целый цилиндр воды и кусок свежего мыла, а порой она баловала себя красными и румяными яблоками, сладкими, как холодный щербет, поэтому Иветта долгое время относила себя к обеспеченному слою жителей среди нищеты. Вслушиваясь в легкое произношение и красоту слов неродного наречия, истории, рассказанные мудрецами, она удивлялась завлекающему и берущему за душу повествованию, и часто возвращалась за полночь, неспособная заснуть от быстро колотящегося в груди сердца на пустом и темном чердаке чайного домика, вслушиваясь в тихую мелодию открывающихся звезд. Она сбегала на вечера историй и в часы жарких песчаных бурь, когда багровые пески, падали на землю, закрывая собой небо, опускаясь непобедимыми волнами на город; и в сезоны холодных ливней, когда долгие недели шел нескончаемый и ледяной дождь, и свинцовые тучи так напоминали ей о былом доме.
Серебристых соколов нельзя поймать, сотканные из ветра крылья их обращаются в несущиеся облака и воздух, при свете солнца они прозрачны, как льдины и белый кварц; а постичь знания, что записаны орнаментными золотыми рунами на их перьях, сможет лишь тот, кому посланы небесные покорители. Создание таких птиц было сравнимо чуду, на воплощение одной требовалось неимоверное количество духовных сил, мысли, потому как каждый взмах крыла был отражением фантазии, словно каждый крылатый хищник летел по направлению невидимой небесной карты. Соколы и ястребы, коршуны и грифы использовались для передачи посланий, и могли существовать на протяжении десятков лет даже после исполнения наказа своего создателя, но увидеть их вживую, она не мечтала и помыслить. Только истинно искусные властелины, которым подчинялась стихия, могли создать из неживого элемента настоящее и живое существо, но темнота нависала и сгущалась беспросветным пологом. И яркий свет луны не мог пробиться сквозь густоту облаков.
Сердце ее волновалось, как мятежные но ей не было страшно, когда она ступила на горячие и еще не остывшие от марева полудня пески. Тени преследовали ее, но не смели коснуться, рассыпаясь прахом от ветров, окружающих ее облик. Она видела, как ползут когтистые щупальца и гримасничают темные фигуры на белоснежных стенах фрегата, пытаясь дотянуться до сердца и открытой души, но они исчезали, как растворяется мираж черноты при наступлении первых отблесков рассвета. Кожаные сандалии были удобными, и Иветта с трудом могла вспомнить, когда носила такую качественную обувь в последний раз, а к коже такого кроя она прикасалась впервые. В городах она бегала босиком, часто сбивая ногти и стопы в кровь, часто выдергивая из-под кожи мелкие занозы и стекло. И все же лучше провести ночь под теплыми одеялами, на матраце и горячим хлебом, нежели покупать пару ботинок. Столь многое изменилось с тех пор, когда он вновь чувствует подошву под ногами.
Девушка шла медленно, ноги все еще плохо слушались ее, и тело было тяжелым, словно на плечи она водрузила себе мешки с песком и щебнем, мышцы сковало свинцом и горячим расправленным железом. Каждый шаг был полон агонии и нестерпимой боли, и в сердце ее что-то кричало, когда она сжимала ткань своего длинного платья на груди, силясь разорвать материю, содрать с себя кожу и кости, сгорая от желания узнать, что стало причиной такого невыносимого огня. Холодные ветры поднимали золотые пески, раздвигая черные утесы, и жгучие песчаные бури, поглощали темноту. Ее черные ленты кудрей взметнулись в вышину от сильного порыва ветра, и она резко опустила на глаза платиновые очки, и по светлым стеклам мгновенно забарабанили мелкие песчинки, летящие навстречу. За воздушными бурыми бурями вспыхивали серебристые и молочно-лазоревые огни, хрустальные крылья, вздымающие под собой горячие пески и расколотые на крупные осколки землю.
