Гойдель проводил графа к дверям в главный зал, откуда доносился ровный гул — почтенные мастера обсуждали новости и гадали, что могло послужить причиной нынешнему собранию. Хромой, помахивая мешочком, шагал следом за графом и старался не улыбнуться. Даже Лериана — о чудо! — спустилась из своих таинственных убежищ. Ок-Ренг отправился в зал — объявить, что его светлость прибудет через минуту. Эрствин поглядел на Хромого. Меняла знал: мальчику сейчас ужасно хочется попросить его быть рядом, но нельзя. Этого дракона юный барон должен одолеть сам.
Хромой ободряюще кивнул:
— У тебя все получится. Я точно знаю: ты справишься.
Эрствин только вздохнул. Потом обернулся к Лериане и буркнул:
— Ланка, если ты… если ты сейчас хоть раз улыбнешься, я!.. — пауза. Эрствины выбирал угрозу пострашней. — Я заставлю тебя сидеть рядом, когда опять заявятся гости! Так и знай, будешь сидеть, как миленькая, пока все не кончится!
Баронесса кивнула. Она не улыбалась.
— Ну, — выдохнул Эрствин, — я пошел…
Граф обернулся ко входу в зал… слуга, только этого и ожидавший, распахнул дверь. Разговоры поутихли после слов ок-Ренга. Когда же в зал вступил Эрствин, синдики смолкли вовсе, так что каждый шаг был слышен. Хромой стоял перед дверью и слушал. Вот мальчик ступил на подиум, под остановился перед высоким креслом… сел, поправил ножны — окованный конец царапнул пол…
— Господа! Почтенные мастера! Мне нелегко говорить об этом, но не сказать я не могу. Вчера я разбирал прошения, жалобы и прочее. Я далеко не идеальный правитель, многое до сих пор ускользало от моего внимания. Я понял, что совершил много ошибок…
Эрствин перевел дух. Хромой и Лериана не улыбались, они внимательно слушали. Для графа, правителя огромного города, признать собственные ошибки перед толпой подданных — это все равно что убить дракона. Поступок столь же трудный, сколь и редкостный. И не стоит забывать — драконы не бывают большими и малыми. Дракон — это всегда дракон. Не убить его, пока он кажется (только кажется!) малым — это значит, что после убить его будет труднее.
— Я не защитил моих подданных от произвола окрестных дворян. Я использовал имперское войско не лучшим образом… Но, господа и почтенные мастера! Почему вы не напомнили мне о том, что я упустил из виду? Почему ограничивались письмами, в которых суть вопроса излагается лишь после долгих славословий в мой адрес? Почему не помогли мне? Я — ваш граф, но я молод, мне нужны советы и подсказки! Почему я должен напоминать вам о вашем долге, господа и почтенные мастера?..
— Он справится, — шепнул Лериане Хромой. — Он уже справился.
Девушка улыбнулась.
* * *
Когда Лериана улыбалась, меняла смущался еще больше, чем когда она просто помалкивала, глядя в сторону. Пауза затягивалась. Наконец Хромой решился.
— Ну, мне пора. Я пойду… вот, — и показал мешок. — Доставлю адресату.
Зал загремел одобрительными возгласами — речь юного графа пришлась по душе Совету.
— Эрствин справился, они снова без ума от него. Так я пойду?
— Разве вы не проводите меня, мастер? — прошептала Лериана. — До лестницы?
Они двинулись по длинному холлу первого этажа, между солдат и чиновников, которым прислушивались к шуму, доносящемуся из зала. Хромому пришло в голову, что картина эта выглядит странно, если глядеть со стороны. Они с баронессой шагают между замерших, будто зачарованных магическим заклинанием, людей, единственные живые в этом зале, полном статуй. Солнечные лучи бьют в узкие окна, делят помещение на светлые и темные полосы. Солдаты и слуги замерли — кто на свету, кто в тени, весь Мир поделен на светлое и темное, всякий человек в своем куске пространства, каждый выбрал место на той или иной стороне бытия, и только двое — он и баронесса — то ныряют во мрак, то жмурятся под лучами яркого майского солнца. Удивительно. У лестницы Хромой остановился, Лериана, приподняв кончиками пальцев подол, поставила башмачок на первую ступень и обернулась. Что-то должно было случиться, именно сейчас, пока никто не глядел в их сторону, пока черно-белые люди прислушивались к шуму в зале Совета… Но не случилось ничего. Хромой поклонился, баронесса кивнула…
Меняла опомнился уже на площади у входа в дом Совета. Оглянулся, посмотрел на тяжелый мешок в руке, поправил плащ, так чтобы пола скрывала ношу, и зашагал прочь от Большого дома. Когда Керт выскользнул откуда-то из тени и пристроился рядом, Хромой даже не заметил. Шпик здорово наловчился прятаться. Меняла подумал, что не мешает быть поосторожней, особенно если гуляешь с такой ношей.
— Не уважаешь ты моей работы, Хромой, — пожаловался агент. — Я допоздна бродил, ждал, пока ты соберешься из гостей.
— Да я и сам не знал, что заночую у графа. Его светлость настоял.
— Сам не знал! А я из-за тебя не выспался. Вот так всегда: мы, маленькие люди из-за господских прихотей ночей не спим.
— Если тебя это утешит, я тоже не выспался. Керт, я сейчас в Хибары, так что ты гляди…
— В Хибары? — шпик насторожился. — Я туда не пойду. Ты надолго в это болото? А потом куда?
— Не знаю. Как получится. Может, ты отсыпаться пойдешь? В Хибарах меня не тронут, спи спокойно.
— Не знаю, что и делать.
В бедном квартале, примыкающем к Хибарам, Керт отстал — и тут же пропал с глаз, канул куда-то в тень. Хромой убавил шаг, памятуя о том, что в Хибарах нельзя торопиться, и пошел медленней.
У логова Обуха, как обычно, околачивались крепкие молодцы. Пуда не было, но Хромого узнали и почти без промедления проводили в зал к Обуху. Ночной барон встретил гостя улыбочкой.
— А, Хромой… и не с пустыми руками!
— Да вот, — меняла неожиданно для себя самого, растерялся. — Это тебе подарочек от графа. За троих крысенышей выкуп поступил. Половина — тебе.
Хромой протянул мешок. Обух не пошевелился, только рявкнул:
— Эй!
В двери показался молодец, который привел менялу.
— Горшка позови, — велел Обух. — Стол неси, стул. Гость у меня.
Пожилой разбойник по кличке Горшок, а также мебель — все возникло мгновенно. Хромой отдал Горшку деньги и сел за стол. Обух тут же налил вина.
— Выпьем, что ли? За успех доброго дела. Помогли славному мальчугану вернуть папкино наследство.
Разбойник хлебнул вина. Хромой провел ладонью над напитком, осмотрел камень на перстне, просто по привычке. И после — выпил.
— Сто пятьдесят келатов, — доложил Горшок.
— Хромой, ты сказал: за троих?
— Да. По сотне с головы. Или с задницы — это как хочешь, так и считай. Половина графу, половина — тебе.
