Сила этой женщины была сродни Бездне.
Алевтина улыбнулась, сделала легкое движение ладонью, создав из воздуха полупрозрачную зелёную ткань, укрывшую её тело ниспадающей тонкими складками туникой.
— Да, Убийца, в отличие от тебя, я умею… — согласилась она, и тихая фраза была похожа на странно — знакомую отговорку школьницы, которая, не зная, как можно выиграть спор, признаёт поражение, пытаясь одновременно и подколоть соперницу и показать свою "взрослость" отказом от полемики.
— Но это не повод освобождать Хаос, — из ряда творцов выступил незнакомый мне мужчина. У него были усталый двуцветные глаза, несимметричное лицо и страшный шрам на горле, будто бы кто‑то пытался отрезать ему голову: — Твоя игрушка нарушила правило, ты должна уничтожить её, — и с легким промедлением, словно вспомнив, что они не одни, добавил: — Великая…
— Уничтожить? — лицемерно удивилась безумная женщина, медленно приближаясь ко мне. Она хромала, с трудом заставляя переступать подламывающиеся ноги. — Не наигравшись? Ксанрд, ты слишком суров, этот милый мальчик не сможет причинить вреда. Вечно нашей рыжей врушке достаются лучшие игрушки… — притворно вздохнула она, проводя по барьеру пустоты длинным ногтём.
Моё сознание странно отрешилось от всего, словно утратило своё внутреннее "я". Происходящее никак не анализировалось или оценивалось, только воспринималось на уровне зрения и слуха, тут же стираясь из памяти.
— Мы не можем проигнорировать Бездну, которая в любой момент вырвется на свободу в сердце множественной вселенной, — казалось, что это был голос не кого‑то одного, а всех творцов, ставших в один миг чем‑то единым, цельным. Голос доносился из невообразимой дали и был наполнен странной печалью и всеобъемлющим пониманием.
Алевтина наклонила голову, позволяя пышным кудрям закрыть её лицо, чтобы никто не увидел отразившихся на нем эмоций.
— Это моя игрушка. И я контролирую её. Никто не посмеет сломать… — плечи творца мелко подрагивали, будто бы от смеха, — У вас просто ничего не получится!
— Решение принято, Великая. Поколение выбрало… — лишенный эмоциональной окраски голос, более походил на быстрый импульс, впечатывающий слова в сознание, но никак не передающий их звуком.
— Вето!
— Поколение выбрало… — эхо: — Хаос не должен прорваться.
Как же просто эти творцы распоряжались чужими жизнями и судьбами. Наверное, они уже перестали понимать, что играют с настоящими людьми, а не куклами. Может, в психике этих мужчин и женщин что‑то сломалось, а может они уже были такими.
Я наклонил голову. Что нам делать, милая? Бездна ухмыльнулась, она прекрасно знала весь сценарий этой странной пьесы. Продолжим? Алевтина встретилась со мной взглядом и кивнула, словно согласившись с этими мыслями.
— В таком случае, исполняйте приговор сами, — повернувшись ко мне спиной, приказала она другим творцам.
Переместившись в конец зала к Девеану, который все ещё закрывал собой Ирэн, Алевтина замерла, скрестив руки под грудью. Лицо женщины стало непроницаемой маской, будто в этот момент её сознание унеслось далеко — далеко, за грани множественной вселенной. Меня уже взять в кольцо. Пятеро творцов, заключив в правильную окружность контур нашего с Эриком изобретения, хмуро вглядывались мне в лицо, будто бы не хотели нападать первыми. Выжидали подходящий момент. И тихо прощупывали барьер пустоты, который надежно оберегал меня. Тонкие щупы их силы испуганно сжимались, приближаясь к холоду Бездны.
Я повернулся к Алевтине. Прежде чем начать завершающую часть этого спектакля, необходимо было что‑то сказать. Несколько слов.
Все действующие лица заняли свои места, зрители замерли в ожидании развязки…
— Госпожа, ты отобрала у меня то, ради чего я и согласился на сделку. Думаешь, мне хватит нескольких смертей? Считаешь, это равноценный обмен? Нет, госпожа… Ты поступила нечестно. А это значит, что я сам возьму то, что мне причитается. Силой.
Пафосно, конечно. Но хоть так.
Бездна чуть приподняла меня над тёмным мраморным полом, перенося из реальности в пустоту междумирья. Нечеловеческий холод. Ничто, нигде, никогда… И только внизу среди абсолютной пустоты, оберегаемая тонким коконом силы неизвестного мне творца, сияла крошечная искра реальности. И ещё… ещё… — то тут, то там вспыхивали в сером Ничто зернышки миров. Рассыпанные по множественной вселенной и связанные между собой, словно драгоценные бусины на дорогом многоярусном ожерелье. Одни то пылали яростным красным светом, то угасали, напоминая угли костра, другие наполняли пространство умиротворяющим спокойствием фиолетово — синих тонов, третьи были похожи на миниатюрные вселенные — гроздья жемчужин, нанизанных на тончайшие нити силы в целые системы реальностей. Чернильными кляксами расползались черные дыры проходов…
Они думали, что я пытался сбежать, спрятаться…
Даже отсюда мне были видны странные улыбки вечных детей, считающих, что пришло время для великой охоты. Творцы планировали новую, занимательную погоню, в которой в роли жертвы должен был выступать я. Их желания, страсть, жажда чужой боли сплетались в поток отвратительной уверенности в своей безнаказанности, в своём абсолютном всесилии. Они не видели во мне угрозы. Этим детям хотелось просто развлечься. Отнять у Алевтины новую игрушку, хоть в чем‑то показать своё превосходство — так стая шакалов кидается на льва, стоит только тому проявить секундную слабость.
Что ж…
Как пожелаете, господа.
Я закрыл глаза, пытаясь ощутить окружающее меня ничто. Пустоту. Сердце билось ровно — ровно; внутри кокона заботливая Бездна продолжала создавать так необходимый смертному телу воздух. Всё просто. Сейчас, когда она перестанет нуждаться в проводнике, меня должно не стать.
— Я отпускаю тебя, — кажется, даже не сказал это — просто подумал.
Тонким щупальцем пустоты Бездна потянулась к переливающейся всеми цветами защитной оболочке мира. Нет, милая, так не получится… Смотри, я оставил для тебя узкий канал того плетения, которое нарисовал Эрик. Иначе ты не сможешь ворваться в мир. Проявить себя по — настоящему, а не показывать те фокусы, что я разыгрывал до этого. Одно дело, когда сила убивает, другое, когда она стирает реальность, не оставляя ничего…
И Бездна послушала меня. Вместо того, чтобы, получив свободу и прорвав смертную оболочку, сдерживающую её, кинуться пожирать столь щедро предложенный ей мир, она добровольно признала меня своим проводником. Почувствовав, предложила разделить месть вместе с ней: вопреки всем планам, продолжить существование, доведя дело до конца.
