Ознакомительная версия.
— Из караула — в караул?
— А ты, дурак, хочешь, чтоб их караула — на пытку? Молчи и слушай. Когда останешься возле чулана один — отодвинешь засов, выпустишь бродягу. Скажешь, что хочешь его спасти. Пусть, мол, идет вниз, там его выпустят втихаря. Как мимо тебя пройдет — бей под лопатку. Ножом. Ну, ты умеешь.
— Умею, Тагиджар.
— Потом сломаешь засов на двери чулана — ну, будто он выломал дверь и хотел удрать, а ты его остановил. И сразу ко мне. Уж я-то знаю, что и как хозяину доложить…
* * *
— Кринаш, я боюсь, — сказала Дагерта.
Стоя рядом с женой у ворот и глядя на вьющиеся на опушке снежные столбы, Кринаш повел плечом. Если его бесстрашная Дагерта говорит «я боюсь», то это никак не бабья дурь. Да и у самого Кринаша неспокойно на душе.
— Этот… где?
— Похлебку ест, — сразу ответила жена, не уточняя, о ком хочет узнать супруг. — Уж так на нее навалился! Оголодал.
Кринаш глянул в небо. Тучи словно лежали на вершинах елей, грозя в любой миг вывалить на постоялый двор свою колкую, холодную ношу…
Почему он, Кринаш, так подумал?
Не на лес, не на побережье, а на постоялый двор?
Почему в голове у бывалого наемника крутится слово «осада»? Кому и зачем надо осаждать «Посох чародея»?
— Ясно-понятно, поговорю, — решился Кринаш. И сразу — чего тянуть? — повернулся и зашагал к дому. Жена поспешила следом.
Они задержались лишь затем, чтобы отряхнуть у крыльца снег с одежды и сапог. А затем вошли в трапезную и остановились у стола, за которым новый гость доедал похлебку. И Кринаш без колебаний нарушил неписаное правило всех хозяев постоялых дворов: спросил в упор:
— А скажи-ка, гость дорогой, как тебя зовут, откуда ты родом и по какой надобности пешком странствуешь?
Такая бесцеремонная речь не осталась незамеченной постояльцами, собравшимися в трапезной.
Почтенный Гилазар отложил в сторону навощенную дощечку и острую палочку (он учил сынишку писать), снял малыша с колен и повернулся так, чтобы видеть происходящее рядом.
Оба наемника, охраняющие Гилазара (Подранок и угрюмый, неразговорчивый Гранит) оставили игру в «радугу» и тоже с интересом обернулись на разговор.
А новый постоялец поставил миску на стол, положил рядом деревянную ложку и ответил неохотно:
— Имя мое — Янчиал Заячье Поле из Семейства Жамикриш. Сам я грайанец, живу в Ваасмире, ходил в Уртхавен скупать меха, да дело не заладилось. Возвращаюсь пешим, потому как заплутал и если к людям и выходил, так только к звероловам на заимках. У них лошадей не купишь.
Гость мог бы послать хозяина с его вопросами в болото под корягу: с какой стати человек, честно заплативший за еду и ночлег, обязан откровенничать про свои дела? Но не огрызнулся. Ответил учтиво и обстоятельно. Должно быть, и честно: врать про себя в дороге — плохая примета.
Так почему же Кринаш не может успокоиться?
Мешают глаза путника. Уклончивые глаза, ускользающий взгляд…
— За моим господином погоня? — бухнул Кринаш наугад.
И сразу же понял, что его стрела, пущенная наугад и в темноте, ударила точно в цель. Янчиал даже дернулся.
Хозяин поспешил закрепить свою победу:
— Почему бы господину не рассказать все как есть? Если не разбойник и не беглый раб, так и нечего честных людей опасаться.
Янчиал помедлил несколько мгновений — и вдруг заговорил быстро, с отчаянной мольбой:
— Я все расскажу, все, только не прогоняй, помоги… не могу больше брести и оглядываться, не могу, сил не осталось…
* * *
Хорошее это дело — скупка пушнины в Уртхавене! Прибыльное. Везешь туда ножи, рыболовные крючки, наконечники для стрел и копий, жестяные светильники, крюки для гарпунов, котелки — всякую недорогую мелочь. И там железо превращается в золото.
Уртхавенская пушнина — это вам не волчьи да лисьи шкуры, что добывают звероловы Грайана. Здесь лисы белые, голубые, серебристо-черные. И даже волк здесь — загляденье! Грайанский лесной зверь по сравнению с ним — тьфу, собака! А уж если удастся купить у косоглазых охотников шкуру белого медведя… ну, ты удаче родным сыном приходишься.
Но удача удачей, а купцу нужны еще голова и верный глаз. Янчиалу не всучишь шкуру, добытую летом. Янчиал враз углядит, спелая шкура или нет. Янчиалу такую шкуру подавай, чтоб подшерсток густой да мягкий, ость длинная, блестящая, а мездра белая, чистая да гибкая. И пусть неумелый охотник не пытается подсунуть шкуру продырявленную или надрезанную!
А торговаться здешние людишки не умеют и, хвала Безликим, сроду не научатся. А если какой скуластый и раскосый дурень что-то лопочет по-своему, вроде как недовольство показывает, так дать ему по шее, на том дело и кончится. Но такое редко бывает: народишко тут мирный.
Иные торговцы далеко на север забираться опасаются, на самом краешке леса оленьи шкуры скупают — оленеводы для того специально на юг откочевывают. Янчиал не из таких. Он хоть на оленях, хоть на собачьих упряжках — туда, на север, к самой кромке льдов, где бьют уртхавенцы оленей и китов, где сияют над головой длинные полосы сполохов, где бродят такие метели, какие и не снились чинным ваасмирским торговцам!
Тогда Янчиал еще не боялся метелей…
В этот раз торговля пошла так славно, что скупщик решил брать только пушнину, а моржовый клык и китовый зуб оставить другим купцам — пушнина легче и дороже!
У него в санях уже лежала медвежья шкура, большая, с густым и длинным мехом — правда, почти желтая, старый был самец, но в Ваасмире и такую из рук выхватят и до земли поклонятся.
Груду белой лисы навезли из соседних стойбищ — знай выбирай, заезжий человек! Хватало и голубой лисы, причем попадались шкурки с «вуалью» — подпушка очень светлая, а кончики остевых волосков темные.
В куче привезенных мехов Янчиал заметил серебристо-черную лисицу. Повертел в руках, подул на шерсть — и даже умилился. Это вам не помесь серебристо-черной и белой лис, у тех ублюдков волос двухцветный. А тут кровь чистая, остевой волос трех цветов: у основания — серый, середина — белая, конец — черный. Подобрел Янчиал и решил за эту шкурку жестко не торговаться.
Но сразу купить ее не удалось. Оказалось, что добыл красавицу-лису здешний зверолов. Но торговаться сейчас не может. Поет он.
Янчиал тогда не понял, о чем идет речь. Прислушался. Из-за кожаных крыш хижин донеслись крики, удары бубна и многоголосое пение. Оказалось, там баба рожает. Дочка этого самого старика-зверолова. И отец вместе с прочей родней поет возле хижины, отгоняет демонов.
Вообще-то да, такими песнями только демонов отгонять…
Ну и ладно, пусть поет, пока не охрипнет. Янчиал решил пока что дать себе передышку. Поел, спать завалился, велел косоглазым ждать… а куда они со своей пушниной денутся?
Ознакомительная версия.
