– Мы и так служим сейчас Вейенто, – возразил Гальен. И насторожился: – Аббана, что у тебя на уме?
– Во-первых, я твой капитан… – начала она, улыбаясь во весь рот. – А точнее, я уже больше не капитан! Вейенто очень доволен мной. К тому же я сообщила ему кое-что о новом герцоге Ларра, об Элизахаре. Весьма ценные сведения. Он и предложил мне службу у него. Лично у него, представляешь? Подчиняться непосредственно герцогу. Быть его… если не правой рукой, то одним из пальцев на его правой руке, если ты понимаешь, о чем я.
– Приблизительно, – сказал Гальен, щурясь.
– Ну вот, я замолвила за тебя словечко, так что он решил взять нас обоих, – заключила Аббана. – Ты доволен?
– Еще бы! – сказал Гальен с кислым видом. Он обернулся на казарму, где оставил приятелей и игру.
Аббана сдвинула брови.
– По-моему, ты предпочел бы торчать с этими недоумками и бросать кости, – угрожающим тоном начала она. – В то время как перед нами открывается блестящая карьера. Мы можем стать придворными! Даже законченное академическое образование не давало нам подобной возможности.
– Угу, – сказал Гальен.
– Что тебе не нравится? – рассердилась наконец Аббана.
– Придворные интриги, о которых ты так мечтаешь, – вещь опасная, – сказал Гальен.
– Вздор! – Она передернула плечами. – Если все делать по уму, то нисколько не опасная. И потом, в конце концов, мы не собираемся жить вечно. У нас должна быть яркая, насыщенная жизнь! Не прозябание… Помнишь этого Роола, брата Софены? Маленькое поместье, какая-то «уткина заводь», женушка, дочка… Небогатенький домик. Мирненькое существованьице.
– Тебе ведь понравился Роол, – напомнил Гальен. – Я его, разумеется, не защищаю, он не идеальный, но, когда после смерти Софены он приезжал в Академию, ты с ним провела довольно много времени и потом отзывалась о нем весьма нежно.
Аббана скривилась.
– Ну да, в память о погибшей подруге. Разумеется, я близко к сердцу приняла горе ее брата. Это ведь было и мое горе! Но его жизнь… Теперь, когда я увидела, как можно прожить отпущенные нам годы, – теперь, разумеется, Роол представляется мне человеком чрезвычайно ограниченным. И то, чего он добился… Софена была права. По большому счету – это предательство. Предательство юношеских идеалов, стремлений к лучшему, к прекрасному, к возвышенному.
– Что ты называешь «возвышенным» – придворные интриги и возможность в них поучаствовать? – осведомился Гальен. Ему почему-то хотелось позлить Аббану.
– Не возможность участвовать в интригах, – оборвала она, – а быть в числе тех, кто преобразует мир. Ты знаешь, это ведь упоительно: видеть людей насквозь, знать, как они устроены, различать типажи – и дергать за нужные ниточки! И видеть, как они послушно идут в ту сторону, в которую ты их направил!
– Ну да, – сказал Гальен, – это и есть интриги. Но при чем тут преобразование мира?
– Гальен, – Аббана надвинулась на него и заговорила в упор, – я предлагаю тебе нечто совершенно особенное. Вейенто рвется к власти. И он получит власть! Он станет королем, в этом лично у меня нет ни малейших сомнений. Дело даже не в его правах на престол. Дело в его личности. Он великий человек, великий! Он видит на тысячу шагов вперед. Он все рассчитал. Говорю тебе, он сядет на трон.
– Очень хорошо, – сказал Гальен, – а дальше что?
– Мы будем рядом. Понимаешь? Мы будем рядом с ним. С королем. Мы будем в числе тех, кто поможет ему в его восхождении.
– Аббана, по-моему, ты бредишь.
– Я трезва, как никогда. Я все рассчитала.
– Все всё рассчитали, – пробормотал Гальен. – Очень хорошо.
– Гальен. – Аббана заглянула ему в глаза. – Мы возьмем на себя грязную часть работы. Я только что от него. Понимаешь? Он прямо не говорил об этом, но… Он вообще не говорил об этом, однако по его взгляду, по его манере держаться я все поняла. Я поняла это с самого начала. Еще в тот миг, когда он предложил мне перейти на службу лично к нему. Понимаешь?
– Нет, – сказал Гальен.
– Мы должны убить королеву…
Гальен помертвел. Он отошел от Аббаны на несколько шагов и окинул ее внимательным взглядом с головы до ног. Она улыбалась уверенно и спокойно. Она вовсе не казалась ни пьяной, ни безумной.
– Ты мне не веришь? – ровным тоном осведомилась она.
И он выдавил:
– Верю…
Потому что в этот миг, против своей воли, он действительно поверил в то, что Аббана правильно угадала желание герцога Вейенто, угадала и намерена осуществить его. И если он, Гальен, будет в этот момент рядом со своей подругой, то все пройдет гладко, без сучка без задоринки, и перед всеми – и в первую очередь перед ними двумя – откроется наконец новая прекрасная жизнь.
Глава восемнадцатая
ВОЗВЫШЕНИЕ РЕНЬЕ
Ренье недоумевал: для чего за ним прислали из королевского дворца? Письмо лежало на столе в маленькой комнатке, которую занимал младший из братьев. Узкий листок, связанный шелковой ниткой. Ренье так и не смог допытаться у слуг, кто и как доставил его в дом Адобекка. Оно вдруг появилось – и все.
Несколько стремительно выписанных слов. Ренье хотят видеть в личных апартаментах королевы.
Со вздохом он стал собираться. Вытащил из сундука шелковую рубаху, красивую тунику с прорезями.
Талиессин, заслышав возню, заглянул к нему в комнату.
Ренье замер с ворохом тряпок в руках. Он до сих пор не привык к новому лицу принца, к его шрамам, к его глазам взрослого человека.
– Мне надоел твой дядя, Эмери, – объявил Талиессин.
– Мое имя Ренье, ваше высочество, и вы об этом знаете, – возразил Ренье.
Теперь, когда Талиессин, тайком привезенный в столицу и водворенный в доме Адобекка, видел обоих братьев вместе, хранить от принца их тайну больше не имело смысла. Но Талиессин упрямо продолжал называть своего бывшего придворного старым именем – отчасти по привычке, отчасти же из желания отомстить за то, что ему так долго морочили голову.
– Буду я еще разбираться, кто из вас кто, – фыркнул Талиессин. – Куда проще пользоваться одним именем на двоих.
Ренье не стал указывать наследнику на то обстоятельство, что вопреки этому утверждению он никогда не путал братьев. С настоящим Эмери Талиессин держался вежливо и отчужденно, с Ренье – фамильярно и иногда агрессивно.
– Твой дядя держит меня здесь как заложника, – сказал Талиессин. – И он мне надоел, слышишь? Так ему и передай.
– Ведь вы его почти не видите, ваше высочество, – сказал Ренье. – Как он мог вам надоесть?
– Он не единственный, кто ухитряется раздражать меня, оставаясь невидимым, – сообщил принц. – Есть и другие… Я не могу выходить в город, не могу даже приближаться к окнам. Моя мать – и та ничего не знает о моем возвращении.
