Капитана заинтриговал этот остров, который действительно плавал. Город Берн подпадал под определение судна, хотя не имел ни парусов, ни двигателя. Но он позволял капитану обойти древнее заклятие, которое уже долгие годы управляло его жизнью, не позволяя ступить на сушу. Давно забытое ощущение делало его походку неверной.
Клементина и Робер вышли на равнину Казарок, где собирались возвести деревню для отдыха членов Клуба состоятельных. По ней словно пронесся ураган. Виднелось множество следов, повсюду валялись останки тел, а посреди пылал громадный костер.
— Туристы! — разозлилась она. — Туристы загадили отбросами наш прекрасный город Верн!
— Успокойся, моя нежная канареечка.
— Успокойся! Успокойся! Тебе все равно, Робер Мартино!
Клементина схватила какую-то штуковину, в которой не сразу распознала останки зомби. Это была кисть с двумя пальцами.
— Глянь только на этот разор! Цыгане! Да... За всем этим стоят цыгане! Это же очевидно!
Пальцы согнулись и ухватили ее за нос. Клементина отбросила обрубок, фонарь и пустилась наутек.
— Ласточка моя! — простонал Робер, поднял лампу и поспешил за супругой.
Бег наудачу привел бедную женщину к какой-то норе. При свете звезд ей показалось, что из нее вылез лис, уселся перед ней и вежливо спросил:
— Могу ли я вам помочь, любезная дама?
Клементина взвизгнула и понеслась в обратную сторону.
Споткнулась о стоящее на корточках существо и растянулась на земле. Препятствие выросло словно призрак. Это был Карнут — его постигла мрачная участь. Царь кротов атаковал его в разгар битвы и ослепил двумя ударами когтей. И теперь его глазницы кровоточили. Он решил, что пришел его последний час, когда Клементина вновь панически завопила. Они бросились бежать в разные стороны.
Робер, который следовал за женой, ориентируясь по шуму, вновь свернул.
— Сахарная моя! — позвал он.
Она взлетела по склону, ведущему к лесу Якамар. Оказавшись на вершине, она остановилась, дрожа и пытаясь перевести дух. В глазах у нее все плыло. Она видела перед собой что-то необъятно зеленое. Она протерла глаза и медленно подняла голову.
— Дра... дра... дра... — простонала она и упала в обморок.
Когда Робер сумел до нее добраться, дракон уже испарился.
— Колибри моя, чайка моя, — повторял он, шлепая по щекам супруги.
Неподалеку на земле был расстелен персидский ковер. Робер даже не задал себе вопроса, кто его здесь оставил. Он перенес жену на него, чтобы обеспечить ей минимум удобств, на которые она имела право после всех злоключений.
А Ван дер Деккен пошел другой дорогой, обойдя равнину и обследуя окраину леса, — его привлекли огни и шум, который производили люди. Между деревьями горели факелы, освещая неясные фигуры, похожие на тени в китайском театре. Этот остров не был необитаемым. Мужчина в синей фуфайке приблизился к нему, приветствуя гостя.
— Эразм Спикер, — представился он.
Его сопровождал еще один видный мужчина в лосинах немыслимого фисташкового цвета. У каждого в руке был венецианский фонарь.
— Питер Шлемиль, творение Шамиссо. Я — Человек без тени.
Капитану было достаточно одного взгляда, чтобы удостовериться в этом.
— А я Человек без отражения, — добавил его приятель. — Чтобы получить доказательство, надо добыть зеркало. С кем имеем честь?
— ТомасВан дер Деккен.
— А! Летучий Голландец.
— Известная личность, если она была.
— Добро пожаловать на борт, друг, осужденный на скитание по водной глади.
— Если только у вас не то же имя.
— Это мое имя, и я существую только в единственном числе.
Их внимание привлекли отчаянные крики.
— Держи вора! Держи вора!
Вниз по склону к равнине несся восточный человек. Человек без тени и Человек без отражения остановили бегущего.
— Что у тебя украли? Скажи нам, друг по несчастью.
— Ковер! Я оставил его просушиться. Уверен, что это сделал Али-Баба. Ну погоди, дайте мне только отыскать его!
Аладдин бросился на поиски князя воров, а к ним приблизились две восточные жемчужины, играя своими вуалями.
— Позвольте вам представить, — начал Спикер, коснувшись руки первой красавицы. — Мадемуазель Шехерезада...
— И ее сестра Дуньязада, — продолжил Шлемиль. Ван дер Деккен в последний раз вспомнил о супругах Мартино, которые, как он надеялся, уговорят ковер-самолет доставить их в Базель. Держа под руки двух восточных красавиц, он последовал за героями сказок, которые вели его в известное им заведение, где, как они уверяли, амброзию можно пить до окончания ночи.
Дети, цыгане, колдуны и обычные гости праздновали весь май, который останется в памяти всех как месяц возрождения. Столы были накрыты почти по всему Старому Парижу. За одним из них весело пыхтел своей трубкой Аматас. Отто смаковал сангрию, а Эльзеар с Лейлой на коленях был воплощением семейного счастья.
— Труба без предупреждения свернула после Малакки, — заговорил ректор. — А надо было продолжать путь до Индонезии. Вместо этого нас завезло в тупик.
— Вы говорите — тупик, а я сказал бы — рай! — воскликнул Аматас.
— Как, вы говорите, называется этот остров? — спросила Роберта.
— Ко-Фи-Фи-Ле, — ответил Отто. — Конечная станция. Вернуться назад невозможно. Пришлось разбить там бивуак.
— И заниматься греблей в лагуне с кристально чистой водой, — напомнил Аматас.
— И лакомиться ласточкиными гнездами, — вздохнул Эльзеар. — Сладкий бриз для нёба. Как и ты, моя красавица, — добавил он, целуя цыганку.
Роберта улыбнулась, видя, что кругосветное путешествие лишило комплексов многих ее друзей.
— Мы предпочли бы быть рядом с вами, — поспешил напомнить ректор. — Но когда сумели тронуться в путь, роковая дата уже миновала.
Роберта накрыла ладонью руку Отто Ванденберга. Он и его друзья уже давно были прощены. Грегуар с задумчивым видом чертил диаграммы в своей записной книжечке. Колдунья грозно глянула на него.
— Я размышляю об Александрии Последней, — извинился он. — Спешу разобраться в ее истории и истории Мартино. Первый и последний... — Он ощущал, как вскипает его мозг. — Если Герон Александрийский основатель династии...
— Вы кипите, мой друг. — Она налила ему воды, и он ее разом проглотил. — Сегодня нерабочий день.
— Вы правы.
К ним подошла Лилит и глотнула виноградного сока из стакана, который владелец трактира берег только для нее. Ей очень шло легкое платьице и сандалеты. Она прижимала к себе плюшевого медвежонка. Тот выглядел как новый.
— Уоллес делает нам пестакль! — сообщила она и удалилась на другую сторону площади, где высилась эстрада.
— Какая она миленькая, — высказался Эльзеар.
