– Не переживайте, сударыня! – Черные глаза – это прекрасно, но небо должно быть голубым… Как глаза Катари…
– Где герцогу Окделлу будет удобней?
– У ваших ног, сударыня, – заверил Ричард и очутился между бароном и Иноходцем. Марианна сидела напротив, в вырезе ее платья алела роза. Это было… волнующе!
– Эвро! – Барон вскочил со своего места, и Дик от неожиданности пошатнулся. – Ну как ты можешь! Граф, ну скажите же!
Что-то с визгом шмыгнуло под стол, следом из золотистого сияния вынырнуло чудовище. Белое, слюнявое, гривастое.
– Готти! – закричал Валме. – Что ты себе позволяешь!
Внизу глухо заворчало, чудовище пропало из глаз, мелкой дрожью затрясся стол, огоньки свечей жалобно заметались. Сбоку что-то блеснуло, и Дик увидел лицо. Золотое лицо с пустыми черными глазами, оно смотрело на юношу и улыбалось…
3
Одна собака под столом – это полсобаки, сколь бы велика она ни была. Одна собака – это уют, обслюнявленный камзол, чавканье, мир и покой, но Котик и Эвро были вдвоем. Стол трясся, тоненько дребезжали бокалы, непристойно дрожало желе, а угри, казалось, решили воскреснуть.
– Дорогая, – барон изящно подхватил едва не упавший ножик, – не лучше ли мне вынести Эвро?
– Пожалуй. – Марианна приподняла скатерть и заглянула под гавкающий стол: – Эвро, ласточка, хочешь курочки?
Ласточка курочки хотела, как и Котик. Две башки – ушастая и безухая – высунулись одновременно, но Марианна была истинной женщиной – она обманула.
Поджидавший в засаде барон коварно подхватил левретку и повлек в будуар. Эвро взвыла, Котик бросился на помощь, стуча когтями по вощеному наборному паркету. Последнее обстоятельство оказалось роковым: поскользнувшийся волкодав пронесся мимо барона и впечатался в стену, на которой висела ненавистная Валме золотая маска. Та дрогнула и со звоном рухнула на взвывшего от неожиданности пса. Вопль бросившегося спасать древний ужас барона слился с визгом освободившейся Эвро и криками пьяного Окделла:
– Где кольцо?! – Повелитель Скал попытался вскочить, но тут же рухнул назад. – Где мое кольцо?
– Цела! – Барон прижимал спасенную рожу к желудку. – Господин граф, это немыслимо!
Марсель торопливо ухватил виновника за алый ошейник, красиво просвечивавший сквозь белоснежную блестящую шерсть. Эвро сварливо взвыла: она была светской дамой и не привыкла упускать мужчин. Котик в ответ лишь вздохнул.
– Укрепляй дух свой, – велел Марсель, выпихивая грешника в будуар, – а также плоть. Угря не получишь!
За дверью заскулили. Без угря обожравшийся Котик обошелся бы, но его тянуло к обществу. Непреодолимо.
– Она цела, мой друг! – Сияющий хозяин сунул Валме под нос злобную золотую морду. – Цела!
– И очень жаль. – Забитые черным матовым камнем глазницы глядели тупо и беспощадно. – Простить себе не могу, что ссудил вам деньги на эту мерзость!
– Это не мерзость. – Любитель древностей перевернул маску другой стороной. – В Академии мне сказали, что это символ двух из четырех ипостасей луны, а именно лик Полудня и обратный ему лик Полуночи. Первый светел, но позади его клубится тьма. Полночь черна, но несет в себе зерно света. Расцвет предвещает увядание, а смерть – предтеча жизни… Жаль, вторую пару так и не раскопали…
– И хорошо! – остудил расходившегося Коко Валме. – А теперь мое дело – сторона. Эпинэ, если этому чудищу найдут пару, платить придется вам.
– Золотой судья и черный палач, – пробормотал Эпинэ, глядя на маску с непонятным уважением. – Ночь Вентоха и Ночь Роха, Ночь Долга и Ночь Расплаты…
– Сегодня у нас ночь угря. – Отчего-то Марселю захотелось погладить Повелителя Молний по голове и сказать ему, что все хорошо, хотя это было делом Марианны. – И закройте чем-нибудь эту штуку.
– Коко, в самом деле. – Марианна раздраженно передернула роскошными плечами и водворила осиротевшую любимицу в обтянутое стеганым атласом лукошко. – Я всегда говорила, что хуже этой маски только покойный Килеан-ур-Ломбах. Робер, вы можете не верить, но у него были рыбьи глаза.
– Я вас понимаю, – задумчиво протянул Валме, – самое ханжеское и неприятное из виденных мною лиц было у одной форели. Я встретил ее на столе у папеньки. У рыб вообще удивительно неприятный взгляд…
– Зато их можно есть. – Эпинэ пробовал улыбаться, но лучше б он схватил кого-нибудь за шиворот. Того же Окделла, но примолкший юнец вдохновенно таращился на опустевшую стенку. Видимо, там проступало нечто, трезвому глазу недоступное. Жаль, Эпинэ не отпускает «кабанчика» ни на шаг, очень жаль… Окделл прямо-таки кладезь, а Габайру в который раз оказался прав – с гробницей нечисто.
– Зза государя! – с вызовом провозгласил Окделл, буравя взглядом все ту же стену. – Полевитель Скал умрет за дело Раканов! Умрет, но не… не осттупит!
Юный герой был прекрасен! Ноги у него, конечно, разъезжались, так это под столом, а сидя хоть сейчас в бой! Вот кто бы по достоинству оценил речь Алвы перед каторжниками. И много чего другого… Жаль, если к утру он позабудет, что за тайну вытянул из пузатого щеголя, но что же Таракан спер из гроба Франциска? Окделл решил, что Алва проболтался именно об этом… Папенька бы догадался, но папенька далеко!
– За государя! – Эпинэ хмуро покосился на Марселя. Врун из Иноходца был никудышный, Котик и тот бы понял, что господин Первый маршал предпочел бы выпить за что-нибудь другое.
– Здоровье его величества! – Валме высоко поднял бокал, но Эвро была против. Левретка выбралась из лукошка и, встав на дыбки, остервенело скребла дверь, та не поддавалась. Эвро заскулила, Котик не сдержался и заголосил в ответ. Вышло очень жалобно.
– Это напоминает народные песни. – Барон задумчиво склонил голову набок. – Нечто подобное мне пела моя кормилица.
– Теперь понятно, почему вы так любите морискилл и флейту, – пошутил Марсель.
– Увы, – подтвердил барон, любуясь угрем, – я страшно далек от народа. Страшно…
– Коко, – Марианна сделала большие глаза, – ты ошибаешься. Не правда ли, граф?
Вот так, из «милого Марселя» ты стал просто графом. Печально, но какой повод напомнить о перемене подданства! Валме вздохнул не хуже Котика:
– Наш дорогой Констанс необычайно близок с народом, по крайней мере, в его лучшей ипостаси. Это я отныне лишен корней, хоть и весь в цвету.
Марсель вздохнул еще раз. Для достоверности. Разлученная пара, словно в ответ, самозабвенно взвыла и заскреблась с удвоенной страстью.
– Да откройте же наконец! – Эпинэ дернул щекой и уронил нож. – Сколько можно слышать этот скулеж?! Простите…
– Герцог, вы встревожены? – Марианна широко распахнула глаза, значит, Эпинэ ей и впрямь нравится, ну и правильно. Таких нужно любить, иначе одичают.
