Перед каждым таким выступлением Полгара помогала, чем могла.
– Говори нормальным голосом, – советовала она Се'Недре. – Ты выматываешься, переходя на крик. Не бойся, тебя все услышат. – Помимо этих редких советов принцессе некому было помочь, и напряжение все усиливалось и усиливалось. Она ехала впереди своей разрастающейся армии почти в состоянии транса.
Ее друзья с беспокойством наблюдали, как принцесса тает.
– Я не уверен, что она долго выдержит это напряжение, – как-то раз признался король Фулрах королю Родару, когда они ехали следом за поникшей принцессой к руинам Во Вейкуна, где ей предстояло выступить с очередной речью. – Мне кажется, мы иногда забываем, какая она маленькая и хрупкая.
– Может, поговорим с Полгарой? – предложил король Родар. – По-моему, ребенку надо недельку отдохнуть
Се'Недра, однако, понимала, что отдохнуть ей не суждено. Сначала весть о её приближении распространялась медленно, потом уже опережала их отряд, и ничего другого не оставалось, как втягиваться в этот изматывающий ритм.
Перед такой громадной толпой, которая собралась в Во Вейкуне, ей еще не доводилось говорить. Этим воинам, готовым поверить каждому её слову, требовалась одна-единственная искра, которая могла бы зажечь их. И снова, преодолевая необъяснимую панику, райвенская королева собрала все силы и поднялась, чтобы привлечь на свою сторону новых добровольцев.
Когда все было закончено и молодые дворяне встали в ряды её армии, Се'Недра уединилась на несколько минут, чтобы успокоиться и прийти в себя. Это стало для неё своеобразным ритуалом. Иногда она чувствовала себя выжатой как лимон после таких выступлений, иногда плакала. Порой просто бездумно бродила среди деревьев. По приказу Полгары Дерник неотлучно следовал за ней, и в компании этого сильного и практичного мужчины Се'Недра, как это ни покажется странным, находила утешение.
Они далеко отошли от руин города. Ярко светило полуденное солнце, и на деревьях весело распевали птицы. Се'Недра задумчиво брела, не разбирая дороги, и тишина леса восстанавливала её душевное спокойствие…
– …годится для господ, Деттон, – донесся из глубины леса голос, – но какое имеет к нам отношение?
– Может, ты и прав, Леммер, – со вздохом сожаления ответил второй голос. – Но так заманчиво… как ты думаешь?
– Единственное, что манит крепостного, – вид еды, – горько проговорил первый голос. – Девчонка может говорить, сколько ей заблагорассудится, о долге и чести, но мой первый долг касается моего живота… – Неожиданно он замолчал, потом спросил:
– Послушай, эти листья можно есть?
– Наверное, ядовитые, Леммер, – ответил Деттон.
– Но ты уверен? Страшно не хочется упускать что-то съедобное, если есть хотя бы малейший шанс, что от этого не умрешь.
Се'Недра с ужасом слушала, как переговариваются двое крепостных. Неужели можно дойти до такого состояния? Повинуясь неожиданному импульсу, она направилась туда, откуда доносились голоса, и Дерник, как всегда, последовал за ней.
По лицам крепостных, средних лет, в лохмотьях, нетрудно было догадаться, что жизнь их не баловала. Тот, кто выглядел совершенно исхудалым, рассматривал какое-то растение, а второй, заметив приближающуюся Се'Недру, в испуге проговорил:
– Леммер… Это она… та, которая говорила сегодня. Леммер выпрямился, его изможденное лицо побледнело под пятнами грязи.
– Ваше величество, – произнес он, неуклюже пытаясь поклониться. – Мы только возвращаемся в наши деревни. Мы не знали, что эта часть леса принадлежит вам. Мы ничего не брали. – Он протянул пустые руки, как бы подтверждая справедливость своих слов.
– Когда ты ел в последний раз?
– Сегодня утром подкрепился травой, ваша милость, – ответил Леммер, – а вчера удалось раздобыть две репы. Попались, правда, червивые, а так ничего.
– Кто вас довел до такой жизни? – спросила она, стараясь не расплакаться.
Вопрос принцессы привел Леммера в замешательство, и, подумав, он ответил:
– Мир, я так полагаю, ваша милость. Одна часть того, что мы выращиваем, идет нашему хозяину, вторая – его хозяину. Третья – королю… прибавьте потом губернатора. И в довершение – платим за войны, которые несколько лет назад вел наш хозяин. Нам остается не так уж много.
– Я собираю армию для войны на Востоке, – с болью в сердце сказала Се'Недра.
– Да, ваша милость, – ответил второй крепостной, Деттон. – Мы сегодня слышали вашу речь.
– Это что-нибудь изменит в вашей жизни?
– Это значит повышение налогов, ваша милость, – ответил Деттон, пожимая плечами, – и кое у кого сыновей заберут в солдаты, если наши хозяева решат присоединиться к вам. Из крепостных выходят плохие солдаты, но они могут нести поклажу. А когда дело касается штурма крепости, дворяне хотят, чтобы рядом находилось побольше крепостных и было кому умирать.
– Выходит, вы отправляетесь на войну, не питая любви к своей родной стране?
– Какое отношение это имеет к крепостным, миледи? – спросил Леммер. – Месяц назад я даже не знал названия моей страны, в которой мне ничего не принадлежит. Почему я должен питать к ней какие то чувства?
Се'Недра не смогла ответить на этот вопрос. Их жизнь была настолько уныла, так безнадежно тяжела, и её призыв к войне означал только новые тяготы и страдания для этих людей.
– А как же ваши семьи? – спросила она. – Ведь если победит Торак, явятся гролимы и изрубят ваши семьи в куски, чтобы принести ему в жертву.
– У меня нет семьи, миледи, – упавшим голосом ответил Леммер. – Мой сын умер несколько лет назад. Мой хозяин с кем-то воевал, и при осаде замка на крепостных стали лить кипящую смолу, когда они пытались приставить к стене лестницу. Узнав это, моя жена перестала есть и умерла. Так что гролимы им больше не страшны. А если они захотят убить меня – ну что же, пожалуйста.
– Разве тебе не за что сражаться?
– Пожалуй, пища, – ответил Леммер после некоторого раздумья. – Я очень страдаю от голода.
Се'Недра повернулась ко второму крепостному и спросила:
– А ты что скажешь?
– Я брошусь в огонь за того, кто меня накормит, – с жаром ответил Деттон.
– Идемте, – приказала Се'Недра, направляясь обратно в лагерь, туда, где стояли большие телеги, набитые провиантом со складов Сендарии. – Я хочу, чтобы эти люди были накормлены, – приказала она перепуганному повару. – Дать столько, сколько съедят.
Дерник, честные глаза которого были полны сострадания, уже подскочил к одной из повозок и взял большую буханку хлеба, затем, разломив её, протянул одну половину Леммеру, а другую – Деттону.
Леммер уставился на хлеб, весь затрясся и проговорил сдавленным голосом:
