Минут двадцать спустя, бредя в сторону бледного, слабо видневшегося сквозь метель заката, Раф с Шустриком перевалили через северное плечо Взгорья выше Слеговой тропы и глянули вниз на бесчисленные крутящиеся снежинки, которые тут же исчезали, едва упав на темную поверхность Трясины.
– Где мы, Раф?
– Не знаю, как ты, а я куда дальше от какой-либо жратвы, чем хотелось бы.
– Жалко, лиса нет с нами. Он бы знал, что делать.
– С лисом это моя вина. Прости, Шустрик.
– Ладно тебе, Раф. Этим горю не поможешь. Ох, Раф! Мамочка моя! Глянь-ка, глянь! Вот зачем они это сделали! Соображают. Если они такие умные, отчего сразу не придут и не убьют нас?
Позади псов, вверх по склону, по которому они поднялись, тянулась цепочка четких следов, черные отпечатки лап на чуть припорошенной снегом земле. Две цепочки тянулись назад, до самого Зубчатого.
– Куда бы мы ни пошли! – вздохнул Шустрик. – Сразу ясно, где мы были и куда двинулись.
– Не так уж и ясно, – возразил Раф, немного подумав. – Тут они, пожалуй перемудрили. Разве не видишь, они все падают и засыпают наши следы.
– А когда кончат падать? Просто они пока выжидают.
– Не бойся, я найду на них управу и лису дам сто очков вперед. Мы еще поживем, Шустрик. Глянь-ка! В ручьях их нет. Они тают в воде. Вот мы и пойдем прямо по ручью. Видишь, никаких следов! Ты в порядке?
– Лапы замерзли, – вздохнул Шустрик, бредя в ледяной воде.
20 ноября, суббота
ОДИН ИЗ ЧУМНЫХ ПСОВ
ИЗВЕСТЕН КАК «ЗЛОБНЫЙ И СВИРЕПЫЙ»
Сестра покойного хозяина рассказывает, почему она решила продать пса в Научно-исследовательский центр
Миссис Энн Мосс, делопроизводительница из Далтона-на-Фернессе, испытала вчера потрясение. В чем причина? Ей стало известно, что одна из собак, сбежавших из Центра ЖОП (жизнеобеспечивающих программ) в Лоусон-парке, Камберленд, известных миллионам читателей как «Чумные Псы», – не кто иной, как «Шустрик», фокстерьер, ранее принадлежавший ее брату, трагически погибшему в автомобильной катастрофе. Два пса, которые во время своего побега, совершенного под покровом ночи, вполне могли заразиться бубонной чумой, вот уже который день держат в страхе весь Озерный Край, беззастенчиво нападая на овец, уток и кур, а также досаждая фермерам и их женам разбойными набегами на одиноко стоящие дома.
– Моей вины в этом нет, – заявила миссис Мосс, приятная, располагающая к себе дама, с которой наш корреспондент встретился вчера в ее доме в Далтоне-на-Фернессе. – Этот пес всегда отличался злобным нравом, проявлял своеволие и непослушание, гонялся за кошками и мешал нам с братом жить. Честно говоря, мы держали его только потому, что у брата было очень доброе сердце и он не мог себя заставить избавиться от этой собаки. После аварии – которая, кстати, случилась из-за этого самого пса, но я не в состоянии говорить об этом – мне выпала печальная обязанность распорядиться имуществом моего несчастного брата. Естественно, взять такую собаку к себе в дом я не могла. Сначала я хотела было ее усыпить, но потом муж моей сестры, ветеринар, сообщил, что Центру требуется для научных исследований взрослая домашняя собака, и я решила, что такой выход будет лучше для всех, включая и саму собаку. Разумеется, я и помыслить не могла, что мой поступок, совершенный из самых лучших побуждений, приведет к столь трагическим последствиям, что служащие Лоусон-парка позволят собаке убежать. Я считаю их поведение недопустимо легкомысленным.
После беседы с миссис Мосс у меня не осталось никаких сомнений в том, что «Шустрик» – чрезвычайно опасная собака, способная…
– Хреново дело, – заметил Дигби Драйвер, гася сигарету в лужице на чайном блюдце. – Все это вырождается в какую-то тягомотину. Теперь позарез нужно чего-нибудь свеженького – перекинуть всю эту историю уровнем повыше. Снимочек собак в деле, неосторожное словцо какого-нибудь жоповца, официальное заявление Министра – в таком духе. Это, конечно, все равно не я буду описывать – но как раз сейчас нужна какая-нибудь такая фиговина, которая дала бы истории второе дыхание. Поблизости зарегистрировано странное заболевание, диагноз неясен? Нет, не пойдет, потому что, когда выяснится, что это никакая не чума, выйдет шмяк, а оно ведь непременно выяснится. Думай, сукин сын, думай…
– Не знаю, Раф. Я теряюсь в догадках и, боюсь, вообще плохо соображаю после того, как мы целую ночь тащились по ледяной воде. А может, люди в машинах вовсе и не нас ищут. Вон как они мимо проносятся. Кабы они нас искали, им не надо было далеко ходить.
– Ну их совсем! Они выглядят такими толстыми, как кастрированные лабрадоры. Отчего бы им не остановиться и не дать нам еды?
– Голодно, Раф. И холодно очень. Вроде бы уж давно рассвело, а что-то все не теплеет. Ты ощущаешь свои лапы?
– Не болтай ерунду! Они давным-давно отсохли.
– Раф, давай пойдем к какому-нибудь дому или ферме и сдадимся людям, а? Лизать руку человека это все же лучше, чем слизывать эту холодную дрянь со своих лап. Может, прежде чем отправить нас к белохалатникам, нас сперва покормят. А иначе мы все равно тут умрем.
Раф задрал голову и залаял в тяжелое, мутное небо. Ночью снег кончился, но час назад пошел снова, и в этой снежной кутерьме нельзя было увидеть ни собак, ни холмов, с которых они спустились, ни того, что находилось за дорогой, по которой грохоча проезжали легковые машины и грузовики, озаряя мутную мглу своими фарами.
– Раф-раф! Раф-раф! Давай, сыпь! Похорони нас, пес тебя задери! Мне все равно! Вы не такие жестокие и подлые, как бросавшие меня в бак белохалатники! Они считали себя хозяевами, а вы нет! Я простой, до смерти голодный пес, но я лучше вас, кем бы вы ни были! Вы лижете руки белохалатникам. Не стыдно? Такое огромное небо и целые рои летающих ледышек против двух голодных псов! Раф-раф!
– Раф, даже белохалатник в теплом помещении лучше, чем эти ледышки под открытым небом. Будь моя голова в хорошей конуре, в ней бы не было столько дури, сколько набилось сейчас.
– Все, молчу. Но я не лаял, когда они топили меня. Я знаю свой долг. Я могу умереть и здесь, с тем же успехом.
– Раф, машина остановилась! Глянь, на обочине. Вон там, видишь?
– Какая нам разница. Пусть себе стоит.
– Может, они нас ищут?
– Если они ищут меня, то найдут зубастую пасть!
– Женщина выходит. В шубе, она немного напоминает мне Энни Моссити. Нет, это не Энни. Глянь-ка, Раф! Она зашла за валун помочиться! Знаешь, я никогда не понимал, как они это делают. Вон как пар идет! И кому может прийти в голову метить эту территорию? А впрочем, она, должно быть, знает, что делает. А мужчина? Ага, он тоже вышел. Что-то проверяет, не то в огнях своих, не то в салоне. Ох, Раф! Чуешь, как мясом пахнет? Мясо, Раф, мясо! Там у них в машине мясо!
