Ну а покуда жилье еще не было готово и очищено по традиции, ей приходилось делить кров с семейством Гоерга, копить подарки и то охотиться с мужчинами, то работать с женщинами.
Горечь не покидала ее. Даня не могла простить собственную Семью, не могла простить Сабиров; ей не удавалось забыть о Шрамах, превративших ее в чудовище, и не рожденном еще ребенке, плоде насилия. Горечь лишь усугубилась от того, что Даню приняли в племя карганов: ей трудно было забыть, что сами они являлись подобными ей чудовищами. Ее неотступно преследовала мысль, что ей никогда не вернуться домой, что она навечно извергнута из общества людей и что те из прежних знакомых, кто наверняка обрадовался бы встрече, никогда более не попадутся ей на жизненной тропе. Тем не менее... если б только она могла пройти через всю Иберу, не погибнув от рук людей в своем нынешнем облике; если бы только она сумела добраться до Волков, Семьи Галвеев, они приняли бы ее в свое общество, и она вышла бы в круг, где Увечные вершат свои чары. Ей пришлось бы таиться во тьме и видеть прежде любимый мир лишь глазами молодых Волков, еще не побывавших в кругу и поэтому свободных.
Впрочем, все знакомые ей в прошлом люди были теперь отобраны у нее, и она не могла ничего сделать, чтобы вернуть назад хотя бы одного из них. Она умерла для них... и они для нее.
Погруженная в тягостные раздумья, она топала в темноте по хрустящей корочке слежавшегося снега, лишь изредка проламывая ее, и быстро добралась до реки. Карганы называли ее Солема, что означало «Наше благословение». Река оставляла незаживающую рану на сплошной белизне тундры – темную линию, заметную даже во мраке. Ветер нес тонкие струйки снега по скользкому, как зеркало, черному льду, однако снежинки не задерживались на нем. Даня вступила на лед без раздумий – не опасаясь того, что он может не выдержать ее вес. Ей приходилось помогать деревенским жителям рубить лед, чтобы добраться до текущей под ним воды – из этих прорубей здесь доставали воду для питья и приготовления еды; в них опускали также бечевки, снабжавшие племя свежей рыбой, разнообразившей обычную пищу: вяленую рыбу, копченое мясо, а иногда и свежую дичь. Даня по собственному опыту знала, что толщина льда превышает ее рост.
Чувство новизны, вызванное снегом и льдом, быстро притупилось. Они превратились в дополнительные препятствия: на гладком льду скользили не только ее когтистые, покрытые жесткой чешуей ноги, но и сапоги. Она цеплялась за лед широко расставленными когтями, она разводила пошире руки для равновесия. Ей снова захотелось овладеть искусством скольжения по льду с помощью узких, вырезанных из кости пластин, которыми пользовались карганы... Впрочем, ее неподатливое, изувеченное тело наверняка не было способно воспроизвести нужные для этого изящные и плавные движения.
Словом, чтобы добраться до утесов на том берегу, потребовалось немало труда и усилий, и она даже запыхалась, когда очутилась там.
Даня успела забыть указанное Луэркасом направление.
– Куда теперь?
Поверни направо и поднимайся на утесы, но не на самую верхушку. Иди вдоль берега, но держись чуть пониже гребня – чтобы тебя не было заметно на фоне неба, если кто-нибудь вдруг решит посмотреть.
Даня удивилась словам Луэркаса... Кому она может понадобиться? Насколько она могла судить, местные жители ценили право на уединение. Раз уж она отправилась погулять, значит, никто не будет расспрашивать ее, куда она ходила и что с ней случилось во время отлучки... ее даже не спросили, откуда она и, наконец, что собой представляет. Знакомясь, они называли собственные имена, но не просили, чтобы она назвала свое. Когда она впоследствии открыла его, жители деревни отнеслись к нему как к дару. Она просто не могла представить, чтобы ее взялись разыскивать – если только не решат, что она попала в беду. Даня сообщила об этом Луэркасу.
Сюрприз, который я приготовил для тебя, известен и местным жителям, только как бы отчасти. Никто из них не видел его, никто не решился на это. Суеверия внушают им страх перед этим местом, хотя ни сами они, ни их родители, ни деды, ни прадеды не посмели проверить истинность своих суеверий. Если карганы догадаются, что ты пошла в Ин-Канмереа, как называют это урочище, то будут опасаться и за твою жизнь, и за твою душу.Сделав паузу, он добавил: Ин-Канмереа означает «Обитель призрачных демонов». Я мог бы рассказать тебе некоторые их легенды, однако на деле у них нет никакой основы – и посему не стану тебя утруждать.
Тебе лучше увидеть все своими глазами.В новой его паузе угадывался вздох. Не знаю, посмеет ли хотя бы один из карганов попытаться спасти тебя, узнав, куда ты идешь... Впрочем, не стану гадать; похоже, за очень короткое время они просто влюбились в тебя.
Даня ничего не ответила. Карабкаясь вдоль края утесов, она пыталась представить себе, какого рода суеверия могут завестись в головах у карганов – сколь бы удивительным ни являлось заповедное место. Подобная идея противоречила всему, что доселе удалось ей узнать о них. Карганы боялись того, что представляло реальную угрозу для них... скажем, лоррагов или леденящих шквалов, один из которых погубил юношу уже после ее появления в селении. Однако люди противоречивы. Такова человеческая природа. И Даня решила, что правило это должно распространяться даже на существа, являющиеся людьми лишь отчасти, – на Шрамоносцев.
Таких, как она.
Путь к утесам вел ее вдоль излучины, и деревня скрылась из виду. Луэркас немедленно посоветовал ей: А теперь поднимайся на гребень. Но иди вдоль реки– иначе можешь пропустить Ин-Канмереа.
Пропустить Ин-Канмереа было очень просто – при всех непрерывных наставлениях она едва не миновала вход, до которого спокойно сумела бы дотянуться левой рукой. Белый на белом снегу, обсыпанный теми же снежными искрами, он мог бы показаться большим, страшным на вид утесом. Снег, припорошивший углы длинной, изгибающейся лестницы, уходящей в недра покрытой снежной коркой тундры, лишь укреплял эту иллюзию.
Спускайся медленно: лестница, возможно, обледенела. Когда-то ступени охраняло согревающее заклинание, но раз на ней собирается снег, значит, чары рассыпались.
Даня с нелегким чувством посмотрела вниз, во тьму. Карганы опасались всего, что казалось им опасным; они выжидали, стремясь обнаружить заключенную в неизвестном угрозу, прежде чем страшиться ее. Если б они поступали иначе, Даня погибла бы в тот самый миг, когда провалилась сквозь кровлю в жилище Гоерга. Помедлив возле входа в Обитель Призрачных Демонов, она вполне логично представила Луэркасу причину своих колебаний.
