— Ага, — кивнул Фередир и молниеносным движением зажал шею Гарава в нешуточный захват. — Я его придушу, ты меня простишь — и мне достанется больше кролика! А-у!
Гарав боднул его в подбородок, выкрутился из захвата и навалился сверху…
…Кончилось тем, что борющиеся мальчишки закатились под кусты, где в тени было ещё полно росы. Двойной возмущенный вой — и они появились наружу. У Фередира была разбита губа, у Гарава — нос, оба выглядели встрёпанными, но в следующий миг на лицах проступило одинаково возмущённое выражение.
Эйнор невозмутимо ел кролика…
…Часовым посреди дневного внепланового отдыха был Эйнор. Он ничего не приказывал, просто что-то невнятно буркнул и ушёл в лес. Мальчишки переглянулись и поняли — можно отдыхать.
Они улеглись по обе стороны от потухшего костра — лицами друг к другу, закутавшись в плащи. Какое-то время смотрели друг на друга, потом Фередир широко улыбнулся и протянул над остывающим пеплом руку. Гарав выпростал из-под плаща свою и пожал пальцы друга. Мальчишки подержали сцепленные руки над кострищем и, смутившись, расцепились.
— Я бы так не смог, как ты, — сказал Фередир.
— Я не смог, как ты. Без всяких «бы», — признался Гарав. Вздохнул и добавил: — Было очень страшно… и больно тоже было. Но я теперь знаю: когда стыдно — в тысячу раз хуже.
— Смешно, — вдруг задумчиво сказал Фередир. — Если бы ты… ну… держался крепче — мы бы все погибли.
«А ведь правда, — подумал Гарав. Но тут же оборвал себя: — Не оправдывайся, отмазываешься себя…»
— Зато ты теперь знаешь, что можешь умереть, но не предать, — сказал он вслух.
Фередир кивнул:
— Да… Хотя я не помню, как выдержал. Кричал — помню. И что было очень больно. И всё. А потом дверь открывается — и там ты… Но вообще знаешь, — неожиданно продолжил Фередир, — я не слышал, чтобы вот так кто-то мог упырю противостоять. Как ты. Ты случайно не эльф? Хоть немножко?
— Нет, конечно, — почти возмутился Гарав. — Я сам не знаю, как получилось.
— Или вы оба спите — или спать ложусь я, а вы дежурите, — послышался голос Эйнора.
Мальчишки умолкли почти с настоящим испугом. И одновременно закрыли глаза…
И — так же одновременно и мгновенно — уснули…
…На этот раз Гарав хорошо запомнил сон. Но только сам сон был странным, непонятным — хотя, пожалуй, красивым.
Гарав не помнил, где он стоял — то ли на берегу моря, то ли на какой-то скале над морем… Нет, вряд ли на скале, потому что острые носы и белые борта надвигались на него спереди и сверху. Их было много — этих кораблей, огромных и стройных. Кипенно-белые — какими они, наверное, не бывают в жизни — плыли громадины парусов. Беззвучно и красиво, закрывая небо. И почему-то это было не только здорово, но и очень тревожно. Гарав не понимал, почему — но была в этом странном медлительном параде какая-то горькая обречённость. Как будто последним парадом шло войско, перед тем как положить знамёна — войско не побеждённое, но обречённое на сдачу трусливым приказом…
— А вы знаете, сколько у нас было баркентин?[84] — спросил ниоткуда глуховатый мужской голос. И паруса начала пожирать юркая беспросветная тьма, похожая на беззвучное чёрное пламя…
«Белокрылые лебеди Альквалонде…» — бессвязно подумал Гарав. И тут же подумал: нет. Кораблям Альквалондэ — он во сне чудесным образом знал эту печальную кровавую историю! — повезло больше, чем парусникам России. Прекрасные флотилии тэлэри, о которых плакал Мэглор, сгорели в пламени войны. Пусть нелепой, гражданской. И всё же это было достойней, чем гнить у причала и ощущать, как на доски палубы льются вино, блевотина и котлетный жир.
Моргот, говорят, ненавидел море. Смешно; уж не Моргот ли уничтожил, стёр в своё время — там, в мире Пашки! — названия мечты: «Вега», «Сириус», «Шокальский», «Орион»… Что там ещё? Космическая станция «Мир»,[85] прекрасный звёздный остров, о нелепом, злодейски-поспешном уничтожении которого в своё время с таким отчаяньем и гневом говорил Олег Николаевич? Наверное, это была его мечта, что-то значившая для него, как для других — облака многоярусных парусов…
…Мальчишка начал просыпаться, и так чётко горевшие в его сне названия гигантов-красавцев уплывали из памяти… оставалась только обида.
Когда мечты не останется совсем — Зло победит. Оно стремится не погасить солнце, не заковать всех людей в кандалы, не выстроить по росту — нет! Всё не так эпично. Важней всего для Зла, чтобы никто не мечтал о чём-то большем, чем сытость и покой. Зло вовсе не собирается убивать всех. Оно даже щедро одарит тех, кто склонится перед ним. Воистину щедро. Ломящимися магазинными полками в мире Пашки. Тут… что ж, тут тоже найдётся что-то равноценное сорока сортам колбасы…
…Гарав проснулся.
Фередир сидел возле костра в какой-то невообразимой позе, раздувал огонь. По луговинке бродили кони. Тихо было, тепло, солнечно и красиво. Гарав даже засмеялся негромко. Фередир оглянулся — он был основательно перепачкан золой:
— Проснулся? А к Эйнору какие-то холмовики приехали. — В голосе оруженосца прозвучало неодобрительное удивление. — И как нашли? А он их ждал, похоже…
— Холмовики? — Гарав сел. — Что за холмовики?..
… — Мы не хотим ни Руэту, ни Чёрного Короля. — За девятерых танов говорил один, невысокий, но чудовищно плечистый, с полуседыми волосами, заплетёнными в косы. Они — восемь в ряд, один впереди — стояли перед Эйнором, положив руки на рукояти длинных мечей. — Но мы знаем, что тарканы себе на уме. Нас на этой земле много. Тарканов — мало. У нас много детей. У тарканов — мало. — Адунайк в устах холмовика слегка коверкался, и, как видно, он и сам это понимал, потому и говорил отрывисто. — Мы хотим жить на этой земле по своим законам. Мы не отнимали её у тарканов. Мы взяли её у swattawayt,[86] потому что они слабы и трусливы. Пусть они берут её у нас обратно, если смогут!
— И вы хотите своего короля? — спросил Эйнор. Седой богатырь презрительно повёл плечом под багрово-белым клетчатым плащом:
— Хватит с нас и Руэты. Он тоже кричал, что будет королём для всех. А стал королём для Анг… для нашего северного соседа. Не нужны нам короли, мы перегрызёмся друг с другом за трон, как стая псов за мозговую кость — а достанется она кому-то ещё. Нет, таркан. Пусть король будет ваш. Король для swattawayt, король для твоих братьев-тарканов — тех, что ещё уцелели здесь. Король для нас. Будет война — мы дадим ему воинов. Будет мир — мы дадим ему зерно, пиво и скот. Но пусть он не говорит: вот моя земля, и там моя земля, и там моя тоже, а ту землю я отдам родне с юга. Пусть не пишет для нас свои законы. Мы будем жить по своим законам на своей земле, а королю, который придёт с юга, будет уважение, как нашему вождю. — Он выдохнул облегчённо после такой длинной тирады на чужом языке.
