Питер ждал белых ночей. Жил в предчувствии любви, что неизбежно приходит к любому, кто однажды болел этим городом и бродил ночами вдоль Невы…
И тут оживленный гомон стих: его перерезал отчаянный крик. Сердце сжалось в комок — словно ледяная лапа ухватила его, лишая возможности дышать… Безумный крик оборвался почти сразу, превратившись в шумный плеск. И тогда, даже не видя, что произошло — он угадал. С моста в реку упал человек. Девушка. Через мгновение он разглядел ее голову, далеко внизу, длинные волосы растеклись по поверхности. Девушка неумело била руками по воде, одежда тянула ее ко дну. «Она долго не продержится, даже если зимняя обувь сменилась на полусапожки. Да и вода еще не летняя».
Ему вспомнились протянутая с той стороны рука и безумные глаза: «По-мо-гиии!» Медленно качающиеся травинки, пробившиеся сквозь трещины на асфальте. Вращающиеся диски колес… «По-мо-ги!!!» — кричал голос через пропасть лет.
Холодный пот мгновенно покрыл все тело. «Я же почти не умею плавать…» Пальцы, вмиг ставшие непослушными, рванули застежки куртки. «В одежде я точно не выгребу…» Сердце гулко и страшно бухало в груди, когда он скинул куртку на мостовую. «Не вдохнуть воздух…Черт! Теперь кроссовки…» Он наклонился, отдирая липучки. Дорогие «тапки» полетели на тротуар. Он не помнил, как перекинул ноги через перила моста, за грань, отделявшую его привычный мир от бездны. «Второй раз я не вынесу этого… Лучше прыгнуть…на три»
«Раз… Два…» Он не успел сказать «три». Что-то коротко просвистело в воздухе, раздался еще один плеск. Гибкое тело с шипением вошло в воду, оставляя на поверхности цепочку пузырей. Через миг пловец вынырнул… Покрутил головой, сориентировался, быстро поплыл в сторону еще державшейся на поверхности девушки.
«Вот и славно, — подумал он, перелезая обратно за перила и пытаясь унять предательскую дрожь в руках. — Вот и хорошо, что не я…»
Вагон ощутимо подпрыгнул на стыке, и человек очнулся. Он поднялся с кресла, подошел к темному стеклу. «Ведь я не струсил тогда, — сказал пассажир себе, пытаясь найти отражение в черном зеркале. — Я бы прыгнул».
— Не прыгнул, — шепнул голос за спиной.
Человек вздрогнул, как он удара.
— Прыгнул бы!
— Нет!
— Да пошел ты! — пассажир разозлился. — А ты сам бы…
Он обернулся. Позади никого не было. Там и не могло никого быть. Поезда не возят за грань сразу нескольких пассажиров. Здесь всегда VIP-класс… Он тяжело опустился на сиденье и закрыл лицо ладонями.
— Станция «Два дня до конца света», — двери зашипели, открываясь… Холодная синева залила нутро вагона. Пассажир отчаянно помотал головой. «Нет-нет. Мне… дальше», — беззвучно прошептал он.
Тук-тук. Тук-тук. И кажется, будто это обычный поезд. Словно вагон метро… Господи, сколько лет он не ездил в метро?! Все осталось далеко-далеко в прошлом, до того, как пошли «в гору» дела и он пересел на свою машину… Все забылось… Метро. Будто обычный вагон, помнишь? Поздний состав, пустой, и ты в нем один-единственный пассажир. Так было где-то там, за гранью памяти, когда ты провожал…
Человек закусил губу, чтобы не закричать.
— Уходи, — сказала девушка-весна. — Все прошло.
Он усмехнулся тогда. Весело посмотрел ей в глаза, по-прежнему веря, что все можно исправить. Она много раз говорила похожие слова. Он привык понимал, что ей трудно. У девушки-весны было так много — свой дом, машина, деньги. Он баловал ее как ребенка, покупая дорогие подарки. Иногда возил с собой, рассказывая о тех странах, куда они обязательно поедут вместе. Потом, позже. Девушка-весна слушала его, смеялась, жадно приникая к нему. А дальше… Дальше все начиналось сначала. Он уходил с головой в работу. Поздно появлялся дома. Иногда не хватало сил, чтобы съесть приготовленный ею ужин. Он целовал ее в щеку, доползал до постели, устало падал. Чтобы с утра начать все заново. Он не обманывал — просто работал.
И только потом, когда уже стало поздно, понял — это тоже измена. Он изменял ей с работой. Ему казались важными срочные дела. Ему казалось, что девушка-весна будет ждать его. Всегда.
Но однажды «Уходи!» прозвучало в последний раз. Он еще не верил тогда. Девушка-весна шла по осенней дороге, деревья бросали на нее желтые листья. И он навсегда запомнил ее такой — с желтым, увядающим листом клена на плече. А потом ветер взметнул ее волосы, разбросал по сторонам, лист плавно опустился на землю. Он стоял, глупо улыбаясь, глядя вслед. Он еще не знал, что не сможет вернуть ее.
Потом были другие — другие женщины, другие ночи — но никто не заменил ему ту, что ушла однажды осенью…
«Тик-так, тик-так», — вспомнилось ему. Это было дома, в пустой холодной квартире. Он ломал дорогую мебель. Разбил вазы, которыми украшал спальню. Он метался из комнаты в комнату, раненым зверем. Выл, как волк. А потом засыпал на постели, на ее подушке, вдыхая аромат духов… Засыпал, чтобы ночью, привычно вскочить, думая: «Как она там? Не надо ли укрыть одеялом? Все ли в порядке?» И его вытянутая ладонь находила пустоту…
«Тик-так, тик-так». Почему он оставил старинные ходики, доставшиеся еще от бабушки? Ведь когда пошел «в гору», он выбросил из дома кучу ненужного хлама. Безжалостно избавился от старых вещей. А ходики оставил. Видимо, для того, чтобы слушать «тик-так» в пустой холодной квартире… Теперь, когда рухнула его крепость, которую строил много лет…
«Тик-так». Он вспоминал малыша, плачущего у разрушенной плотины. Снова видел могучий поток, вырвавшийся на простор: веселый и шумный бег воды. Он вспомнил горе от поражения, первого в жизни настоящего поражения…
«Тик-так, тик-так», — чуть слышно стучали ходики. Мужчины не плачут, мужчины огорчаются…
— Станция «Один день до конца света», — вкрадчиво прошептал голос… Серый день за окнами. Серый пепел прошлого…
Пассажир не вышел в открывшиеся двери…
— Следующая станция «Конец света».
Человек не слышал голоса…
Сколько лет прошло, прежде чем она вернулась? Два года? Или три? А может четыре?
Он не помнил точно. Все стерлось из памяти — важные дела, победы, сумасшедшая карьера. Тогда, после ее ухода, он потерял смысл. У него были деньги, чтобы жить. Без той, что ушла однажды осенью, ему не нужны были дорогие рестораны. Наскучили шумные компании. Потускнели и стали нелепыми прежние успехи. Бизнес умирал на глазах… Ему было безразлично. Были деньги на еду. А остальное мало его заботило.
