Епископ Венелон так внезапно возник на пороге, что Николай даже вздрогнул. Венелон был хитрой бестией, это надо признать, однако доверия секретарь папской курии к нему не испытывал. Этот человек мог решить все вопросы еще в Париже, но самым бездарным образом упустил Тинбергу из осажденного королевского замка. Впрочем, сейчас не время чинить с него за это спрос.
– Я вас напугал, монсеньор?
– Нет, – равнодушно махнул рукой Николай. – Все в порядке.
– Монсеньор знает, что в Реймс приехал молодой король Лотарь? – бросил на собеседника настороженный взгляд Венелон.
– Знаю, – кивнул головой Николая, жестом приглашая Венелона садиться.
Епископ занял то самое кресло, в котором еще совсем недавно сидел Людовик Тевтон, и это почему-то не понравилось монсеньору.
– В свите Лотаря находится и новоиспеченный маркграф Ютландский.
– И что с того? – нахмурился Николай.
– У нас могут возникнуть проблемы, монсеньор, если божий суд закончится не так, как мы ожидаем.
– Чушь, – отмахнулся Николай. – Разве могут два юнца устоять против лучших бойцов империи.
– Все бывает, монсеньор, – вздохнул Венелон. – Какая-нибудь случайность…
– Случайностей быть не должно, – строго сказал Николай.
– Именно поэтому я настоятельно прошу вас, монсеньор, поговорить с Лотарем. Под рукой у короля Карла армия в десять тысяч человек. Если на его стороне выступят маркграф Ютландский и Лотарь, то наше положение в Нейстрии сразу же станет весьма шатким.
Монсеньор Николай едва не выругался, что, бесспорно, уронило бы его авторитет в глазах епископа Венелона. Этот худенький невзрачный человек с желтыми кошачьими глазами вызывал у Николая раздражение, хотя отмахиваться от его слов было бы глупо. Далеко не все сеньоры Западного франкского королевства поддерживают Людовика Тевтона. Многие колеблются. И если ситуация повернется в неблагоприятную сторону, то они, чего доброго, переметнутся на сторону сына Юдифи.
– Карл Лысый собирается в Реймс?
– Пока нет, монсеньор. Но он прислал сюда графа Лиможского, очень опасного интригана, смею вас уверить. Раймон Рюэрг уже развил кипучую деятельность. Судя по всему, он не испытывает недостатка в средствах, а золото способно поколебать позиции даже очень стойких людей.
– Откуда у графа Лиможского столько денег?
– Вероятно, он получил их от Воислава Рерика. Этот викинг баснословно богат.
Будь он трижды проклят, этот удачливый морской разбойник. Недаром же его прозвали язвой христианства. В который уже раз он становится на пути Николая, мешая достижению столь желанной цели.
– По городу поползли слухи о колдовстве, о том, что на стороне Людовика и Олегаста стоят языческие боги, которые уже не раз помогали Карлу и Тинберге в самых критических ситуациях. Люди вспоминают императрицу Юдифь, которая с помощью магии отхватила для своего сына изрядный кусок франкской империи. И еще говорят, что королева Тинберга унаследовала от свекрови ее темный, но тем не менее очень ценный дар.
– Но ведь эти слухи распускают наши люди! – в раздражении воскликнул Николай. – Вы, видимо, забыли, сеньор, что после божьего суда нас ожидает суд епископов, который вынесет еретичке Тинберге приговор, давно ею заслуженный.
– Увы, монсеньор, не все так тверды в христианской вере, как мы с вами. Многие искренние наши сторонники еще подвержены суевериям. Многие задаются вопросом, каким образом Карлу удалось получить и так долго удерживать на голове королевскую корону при наличии могущественнейших врагов.
Монсеньор Николай неожиданно побурел, то ли от гнева, то ли от неловкости ситуации. Ведь он сам только что задавался именно этим вопросом и не нашел на него ответа. Любой другой на месте Карла Лысого давно бы уже потерял не только корону, но и жизнь, а этот даже не счел нужным приехать в Реймс, чтобы выступить на сейме с речью в свою защиту. Неужели он так уверен в себе?
– К сожалению, сомнения проникли и в душу графа Неверского, – продолжал со вздохом епископ Венелон. – Граф Руальд – человек простоватый и легковерный, и слухи, ползущие по городу, не могут его не волновать.
– Так укрепите его дух молитвой, епископ Венелон.
– Я делаю все, что в моих силах, монсеньор, – развел руками хитрый нейстриец. – Но мне кажется, что для укрепления духа сеньоров молитвы будет мало. Почему бы Людовику Тевтону не пообещать Руальду графство Анжерское? Да и Эд Орлеанский, я думаю, не откажется от лишнего куска нейстрийской земли.
– Не слишком ли жирно будет платить такую цену за смерть безусых мальчишек? – насмешливо спросил Николай.
Монсеньор наконец постиг ход мыслей епископа Венелона и почувствовал облегчение. Нейстрийские сеньоры просто шантажировали своего будущего сюзерена, и, к слову сказать, они имели на это некоторые права. Во всяком случае, их поведение не стало неожиданностью для монсеньора Николая. За все в этой жизни приходится платить, а за императорскую корону и папскую тиару – тем более.
– Графы Эд и Руальд слишком хорошо понимают, что будущее империи сейчас зависит именно от их доблести, – негромко произнес Венелон. – А вокруг сплошные соблазны. Я не знаю, сколько предлагал им граф Лиможский, но боюсь, что немало.
– Епископ, сколько, по-вашему, нужно денег, чтобы снять все вопросы?
– Я думаю, двухсот тысяч денариев будет достаточно, монсеньор.
У Николая появилось горячее желание запустить в постную рожу Венелона тяжелый серебряный кубок, который он сейчас сжимал в руке, однако монсеньор сдержался. Двести тысяч денариев – не такая уж большая цена за спокойствие в единой империи.
Для графа Раймона разговор с женой выдался нелегким. Благородная Радегунда с годами становилась все более фанатичной в своей искренней вере. Возможно, виной тому была преждевременно подкравшаяся старость, возможно, ревность, съедающая это высохшее тело словно ржа. А ведь годами она была не старше Изабеллы и на несколько лет моложе Тинберги. Но сеньоры Тинберга и Изабелла с годами расцветали все краше, радуя пышными формами окружающих мужчин, а Радегунда все больше напоминала рыбу, высохшую под лучами безжалостного солнца. Почти чудом было то, что она до последнего времени исправно рожала здоровых сыновей, которых у графа Раймона было уже шестеро.
– Ненависть к Тинберге ослепляет тебя, сеньора, и ты забыла не только о своем муже, но и о детях.
– Очень трудно сохранить память о муже, который все свободное время проводит в постелях потаскух.
– Если я провожу все время в постелях потаскух, то от кого ты зачала своих детей, сеньора Радегунда?
– Ты меня оскорбляешь, сир, – надменно вскинула голову дочь коннетабля Виллельма.
