Яд? Пожалуй, нет. И так уже поползли нехорошие слухи — после смерти Ирины, дочери благородной дамы Людмилы. Очень уж король Марк заглядывался на пухлую хохотушку Ирину, Мариам испугалась всегдашней стремительности сына («сына!») и, кажется, поторопилась, и не проявила должной аккуратности. Слухи удалось пресечь, насколько можно быть уверенной, когда имеешь дело со слухами. Это же как пожар на торфяном болоте — вроде бы и нет пламени, вроде бы и дыма нет, но только успокоишься, расслабишься — ан, опять ползет вонючий вредоносный дымок. Хорошо еще, что больше можно не бояться этих богопротивных колдуний, этих ведьм, с их умением докапываться до самых тайных тайн и со стремлением совать носы, куда не следует.
О! — Мариам даже замерла, даже и затрепетала внутренне от найденного решения. Слухи — вот что. Слухи о ведьме с гор, которая очаровала — нет, это слово тут не годится, — околдовала короля Марка! Мариам помнила горянок, ежегодно появлявшихся при дворе в День Прихода для представления королю — или ей, вдовствующей королеве, в те годы, когда король был в походе. Носатые, худые, смуглые, от чего казались грязными, в вечных своих черных или белых платьях, они напоминали Мариам ворон — и видом своим, и гортанным говором. Мужчины их иногда еще говорят на языке Межгорья, женщины же — никогда, только каркают по-своему. Как такая ворона может понравиться? Только с помощью колдовства. Да, так она и сделает — ославит новую королеву колдуньей. А после смерти Марка, даже если родится ребенок, будет уже легко: отродье колдуньи не может занять трон Межгорья!
Мариам снова возобновила свое хождение по комнате.
Только надо сделать так чтобы источник слуха был скрыт от самых дотошных царедворцев, и чтобы никак не указывал на нее, Мариам. Ах, Муртаз, с его вечными победами над горничными, как бы он пригодился сейчас! Эти глупые девчонки из намека раздуют историю, из сомнения сделают свершившийся факт, а вопрос, если он задан умело и между делом, превратят в ответ, разукрасив его своими измышлениями (фантазия у них работает еще как!), и пойдет сплетня гулять по дворцу и по базару, и никто никогда не узнает, кто приделал ей ноги.
Но Муртаза нет, а она, Мариам, никак не может опуститься до того, чтобы делиться своими сомнениями с прислугой. Значит, нужен кто-то другой, человек, достаточно верный, достаточно умный, достаточно тонкий. Кто?
3.
Мариам позвонила. Пора укладываться, уже, должно быть, за полночь. Часов у нее нет — как и ни у кого в Межгорье. По установлениям бичующей церкви, следить за временем — грех. Достаточно барабанов, что трижды в день отмечают течение времени: на рассвете, в полдень, на закате.
Благородная Елена, как видно, подслушивала под дверью — тут же влетела в комнату, шурша юбками. Ах, зачем только она, Мариам, ввела моду при дворе на шелка — да и на юбки тоже? То ли дело широкие шерстяные штаны, в каких ходили здешние дамы прежде — тихо, удобно. Безобразно, правда. Может, велеть им, своим женщинам, носить шерстяные платья? Пожалуй, откажутся. Привыкли уже, за столько-то лет, к шелку, да и к мехам — зимой в одном только шелке холодно.
— Твоя ванна готова, госпожа, королева, — сказала Елена. Вот ведь настырная!
— Не хочу, — отрезала Мариам. — Спать.
— Но лекарь велел ежевечерне принимать ванну с расслабляющими травами, иначе он не ручается за твое здоровье!
— Сказала: нет! — рассвирепела Мариам. Какой-то тщедушный юнец из Срединных земель будет ей указывать! Она сама лучше сумеет позаботиться о своем здоровье, чем десяток лекарей!
Благородная Елена выставила вперед подбородок и надула губы. Давно, когда благородная Елена была юной, ей, наверное, было очень к лицу сердиться вот эдак вскидывая гордую головку. Теперь Елена почти уже старуха, но все ерепенится, все повторяет заученные в молодости жесты и мины, а того, как смешно вздрагивают ее обвисшие щеки, и не видит! Ведь благородная Елена весьма религиозная особа, и не нарушает требования церкви. Смотреться же на себя в зеркало — грех, грех и иметь зеркало в доме, благородная же Елена безгрешна настолько, насколько это возможно. Дикари, дикари!..
— Я выпью на ночь козьего молока, — расслабленно сказала Мариам, из-под опущенных ресниц наблюдая украдкой, как две дежурные горничные стелют постель под присмотром взбешенной Елены (сама Елена, конечно, не опустится до того, чтобы делать что-либо собственноручно, она только лишь следит и командует). — Сходи, будь добра, на кухню…
— Клавдия! — скомандовала было Елена, но Мариам возразила:
— Нет, дорогая, сходи уж сама, поухаживай за старой женщиной. А Клава путь лучше взобьет перину, вчера так мне было твердо спать, все бока отлежала…
Елена вышла, нет, даже выбежала. Лицо ее стало красным, как раскаленная сковородка. Будто чайник, который вот-вот начнет плеваться кипятком.
Мариам вздохнула и уселась в кресле поудобнее. Дежурные горничные (обе, конечно, тоже из благородных, но не такие родовитые, как Елена) разоряли только что застеленную постель, взбивали и перетряхивали перину, от чего по комнате закружился пух и запахло пылью. Мариам протянула руки к огню. Завтра, должно быть, опять будет дождь, сильно ломит суставы. А в Кизе в эту пору солнечно и сухо, с гор веет прохладный ветерок, отступает летняя жара… Ах, Киз, волшебный город, не увидеть тебя больше старухе Мариам!..
Вернулась Елена, принесла молоко.
— Козьего нет, коровье. Козье сегодня все створожили на сыр.
— Ну, коровье так коровье, — сказала Мариам. Иногда нужно проявить уступчивость.
— Там внизу человек тебя спрашивает. Я ему сказала, что ты уже спать легла, а он уперся — срочно, говорит. И что ты не простишь мне, если я не передам тебе его просьбу.
Ах, дикари! Чтобы во дворец эмира когда-нибудь вот так зашел человек — запросто, как в пригородный трактир, и выразил желание поговорить с султаншей!..
Хотя — Муртаза больше нет, и ее людям больше никак нельзя связаться с ней, с Мариам. А это, возможно, вернулся один из подосланных ею к Марку убийц.
— Сказал, как зовут?
— Нет, я спросила, он ответил, что его имя тебе ничего не скажет. И еще сказал, что ведьма ждет своего часа.
Это не был один из убийц, имена убийц она знала.
Однако упоминание о ведьме заинтересовало ее. Кого имеет в виду этот человек? Недобитую колдунью? Не прочел же он ее мысли — о невесте короля Марка?
Мариам встала с кресла.
Она почувствовала холод во внутренностях, тот холод, который означал страх. Она слыхала, что в давние времена колдовские способности были в равной мере присущи как женщинам, так и мужчинам. Колдунов-мужчин уже, пожалуй, сотню лет не видали в Межгорье, но вдруг они просто таятся? И вдруг вот сейчас один из них пришел — к ней, к Мариам? Зачем? Чтобы покарать, наверное!
