— Да потому что эта — единственная подходящая. Счастье, за которое отдают душу. Счастье, равное душе… бессмертию.
Послышался плач ребенка. Казику опять что-то не нравилось в окружающем его мире.
— Иди, — сказал Роман, — мне осталось вспомнить мое счастливое мгновение.
Роман снова погрузился в
ВОСПОМИНАНИЯ…
Но в этот раз вышел сбой. Роман стал вспоминать за Юла. Связь с ожерельем мальчишки оказалась столь прочной, что воспоминания Юла вторглись в колдовской сон.
Оборвать сон колдун не мог — как не могут обычные люди вырваться в реальность из кошмара и вынуждены досмотреть его до конца.
И вот Роман смотрел сон не за себя — за Юла, пока пролитая вода высыхала на веках.
— Куда мы едем? — спросил мальчишка, когда они на «форде» Гамаюнова миновали границу первого круга.
Они — это Стен, Лена и Юл.
Бегство, беглецы. Юл ненавидел беглецов — хороших и плохих, всех без исключения. За то, что они слабее. Он ненавидел слабых. И ненавидел себя, когда бывал слаб. Но он знал, что он сильный. Даже когда проигрывал, все равно знал, что он — сильный.
— Как можно дальше отсюда, — ответил Стен.
— А Роман? — Юл вскинулся. — Ведь он там, внутри, остался.
— Таково его желание. Ему ничто не угрожает.
— Лажа! Очень даже угрожает. Это он вас обманул. Героя решил изобразить. Вернемся!
Стен покачал головой:
— Юл, я не могу!
— Не можешь?! Ах, вот как?! Останови! Кому говорю, останови, или я выпрыгну.
Стен затормозил. Мальчишка выскочил и кинулся бежать назад к Беловодью. Стен — за ним. Нагнал, коонечно. Схватил за куртку. Мальчишка яростно вырывался.
— Юл, послушай, пойми же! Я не могу вернуться, иначе погибну. И не только я умру, но и Лену прикончу. И тебя. А Роману не помогу. Сазонов нейтрализован. Роман все контролирует. Нечего тебе там делать.
— Нет, есть что! Я это чувствую! Стен оглянулся. Лена шла к ним.
— Я тебя не отпущу.
— А я не оставлю Романа там, внутри. И ты не имеешь права меня удерживать. Если по справедливости. Не имеешь. Ну, скажи, можешь ты делать выбор за меня? А? Нет ведь!
Стен стиснул зубы, вновь оглянулся… Он мог бы применить силу, причинить боль. Шутя. Но не хотел принуждать.
— Хорошо, иди. Только не делай глупости.
— О'кей. Буду умненьким. Я — не ты. Всякую подлость сразу чувствую. Так вот, я знаю — там замышляется какая-то подлость!
И Юл побежал назад к стене Беловодья. Что Стен сказал Лене, мальчишка не расслышал.
Юл решил передвигаться под водой. На поверхности Сазонов или Гамаюнов легко могли его засечь. А вот ниже… Отцы-основатели не отваживались на прямой контакт со стихией, предпочитая шагать по ледяным дорожкам. У Юла явилась догадка, что отцы-основатели весьма смутно стихию эту понимали. А возможно, не понимали вовсе. И даже опасались.
— Привет! — сказал Юл Беловодью, погружаясь в его светлые воды.
— Привет! — услышал он вполне отчетливо в ответ.
Подумал, что померещилось, прочистил уши. Ну как же — вода в ушах, может все что угодно показаться. Вода, разумеется, в ушах осталась, куда ж ей деваться? А голос зазвучал отчетливее, нежели прежде:
— Ты меня слышишь и можешь уши не тереть, — сказал некто насмешливо.
Юл огляделся, но никого не увидел.
— Кто ты? Дева озера?
— Дева? Нет, я существо мужского пола.
И тогда Юл разглядел Грега. Он сидел в некоем подобии кресла, сотканном из воды. Кресло слегка покачивалось.
— Что ты здесь делаешь? — удивился Юл.
— Прячусь, — был ответ охранника.
Перед глазами Юла все плыло — голубое становилось зеленым, белое — голубым. Черное пропадало и растворялось, чтобы стать чистым ультрамарином, а поверх переливался узор жемчужной пены.
— Красиво, правда? — спросил Грег. — Я люблю здесь сидеть. Когда становится скучно, всегда сюда ухожу.
— Тебя отправил сюда Гамаюнов?
— Нет, я сам. Разве я не могу сделать чего-нибудь сам? — Вода вокруг замутилась, заколебалась, вверх устремились стайки пузырьков. — Ты понимаешь меня?
— Почти. Терпеть не могу, когда мне приказывают.
— Послушай, я знаю, зачем ты вернулся. Ты хочешь помочь Роману Вернону, но только не знаешь чем. Ведь так?
— Точно, — подтвердил Юл.
— Ты отличный парень. Ты мне нравишься. Будем действовать вместе. Думаешь, я глупый тупой охранник? Все так думали. Но я всегда понимал суть вещей куда лучше других, лучше Стена и лучше Гамаюнова. Но на мои слова никто не обращал внимания. Никто не верил. Охранник ты? Так охраняй! И все.
— Я тебе верю. Я тоже понимаю суть.
— Тогда слушай: сила в Беловодье непомерная. Но никто не умеет ею пользоваться. Примеряются и так и этак, а ничего не выходит. Вот у тебя бы получилось. Ты особенный. Ты можешь почувствовать стихию. А Беловодье — это стихия. Надо лишь уметь использовать ее. Ты можешь…
— Я пытаюсь.
— Так чувствуй скорее! Да, чувствуй скорее! Беловодье может всех осчастливить. Всех до единого!
— Оно исполняет желания?
— Нет, нет, оставь эти щучьи сказки. Оно не исполняет желаний. Оно позволяет делать все. Не ясно? Ну так слушай: оно не препятствует, оно — помогает. Если ты что-то задумал, оно поможет воплотить. Если ты начнешь действовать, оно в сто крат усилит твои усилия. Оно подхватит тебя, как волна, и вознесет на гребень. Ты уже не один — будто сотни, тысячи за тобой. И каждый протягивает руку помощи. Что бы ты ни замыслил — оно всегда с тобой. — Голос Грега звучал все более напевно. Наверняка сирены пели такими же голосами зазывные песни Одиссею, царапая острыми когтями камни неведомого острова.
Юл даже огляделся, потому что ему послышалось как раз такое наждачное царапанье.
— Оно может вернуть Наде жизнь?
— Оно — нет. Но Роман с его помощью может. Если Роман знает, как это сделать. Знай, как сделать, и с Беловодьем ты всемогущ!
Колдун очнулся. Разговор с Грегом прервался на половине. Странно… Почему он не принял Грега в расчет? Никто его не принимал. И Роман — как все?
День сейчас или ночь? Впрочем, неважно. Есть не хочется. Спать — тоже. Немного мутит. Но сил еще на многое хватит. Роман наконец подошел в воспоминаниях к главному — к Надиному воскрешению.
Прошлое аморфно. Мы сами создаем из него стройную систему, сами кристаллизируем его, как нам заблагорассудится. Чтобы создать прошлое, в котором был тот час и та минута, в которой Надя могла погибнуть, но не погибла, Роману надлежало заново выстроить все мгновения, начиная с того страшного, когда Колодин нажал на спусковой крючок. В новой последовательности возвращенная Надина жизнь не должна повредить настоящего, не должна ничего изменить в прошлом. Такое возможно только в Беловодье. Только оно дает неизмеримую власть над временем, власть над каждым мгновением. Потому что само оно — остановившееся мгновение.
