Ингольд натянул поводья серого жеребца так, словно с детства привык ездить верхом.
— Если мы поспешим, моя дорогая, то к утру окажемся по ту сторону холмов.
* * *
Под утро они встали лагерем на развалинах сожженной крепости на южной оконечности вулканического кряжа.
В сером свете зари Ингольд привязал лошадей и постарался скрыть их следы. Лишь сейчас Джил осознала, что старик растратил последнюю магию, усыпляя императорских гвардейцев. Должно быть, пройдет немало часов или даже дней, прежде чем он сможет с помощью чар и иллюзий защитить их от грабителей, враждующих армий и мстительной Церкви.
До той поры им придется передвигаться скрытно, по ночам.
Оставалось надеяться, что Ниниак прав, и военачальники действительно увели войска на восток.
Джил вспоминала о маленьком воришке, готовя скудный завтрак из прихваченной в дорогу снеди. Маленький бродяга может погибнуть во время следующей эпидемии или хлебного бунта... Он так злился, когда решил, что Ингольд бросил ее из-за шрама на лице...
У Джил сжалось сердце. Она была знакома с ним всего четыре дня, и больше никогда его не увидит.
И здоровяка Баклажана, скупого на слова, с тонкими браслетами на лодыжках.
И сержанта Куша. И даже грозную Йори-Эзрикос.
Она сидела, прислонившись спиной к полуразрушенной каменной стене и печально повторяла их имена, словно все эти люди погибли в тот миг, когда Джил рассталась с ними. Она скучала по ним. Она всегда будет по ним скучать.
— Джил? — Ингольд подошел, неся на плече мешок с початками дикой кукурузы, фасолью и томатами. — С тобой все в порядке?
Она кивнула. Уже давно ей не доводилось вспоминать о матери, сестре и о своих друзьях в университете. Возможно, кто-то из них до сих пор ищет ее.
«Невероятное исчезновение, — подумалось ей. — Пройди сквозь стену огня, стену магии, стену Неведомого, — и тебя больше нет».
Он опустился перед ней на колени, и Джил взяла его за руку.
Чуть погодя Ингольд негромко спросил:
— Как ты поступишь с ребенком?
Джил не ожидала такого вопроса, но сразу поняла его скрытый смысл. Вскинув голову, она взглянула на мага; его лицо не выражало никаких чувств, но в глазах таилась тревога.
А ведь она всего три или четыре дня назад узнала, что беременна, и у нее даже не было свободной минуты, чтобы подумать об этом как следует.
У меня будет ребенок.
У меня будет ребенок. Я буду носить его девять месяцев... Точнее, уже семь... А потом у меня будет... этот сосунок на руках, такой же, как Тир, когда я впервые его увидела, как сын моей сестры.
Она и сама не знала, что чувствует. Сердце сжималось, и к глазам подступали слезы.
Но плакать сейчас было ни к чему. Это только причинило бы Ингольду страдания.
Она спросила:
— А что, на этот счет есть какой-то закон? Я знаю, что магам раньше запрещалось жениться, но в наши дни многие церковные законы нарушаются. Чего бы тебе хотелось?
— Церковь не противится женитьбе магов, — медленно отозвался Ингольд. — Отчасти ради сохранении своей власти, но также и из-за тревоги о будущем женщины и ребенка. Маги... не самые лучшие родители.
Джил сложила руки на коленях и улыбнулась.
— Ты хочешь сказать — потому что они могут умчаться на край света из-за каких-то бредовых видений?
— Ну... вот именно. — Он поскреб бороду. — Я... никогда не причинил бы тебе боли, Джил...
Он говорил осторожно, очень тщательно подбирая слова, и впервые Джил осознала, что, несмотря на все свое красноречие, в глубине души Ингольд страшился говорить о вещах, которые были для него по-настоящему значимы. Точно так же, как и она сама, он опасался сказать что-то не то, боялся лишиться того, что ему так дорого и знать, что в этом — его вина.
— Я бы не хотел... просить тебя ни о чем, если позже ты можешь пожалеть или... Или затаить на меня обиду. Ведь я мог погибнуть сегодня, Джил. Я мог погубить нас обоих без сомнений и сожалений, просто выполняя свой долг. Это могло случиться сегодня или в любое другое время.
— Это так, — согласилась Джил. Она коснулась своего живота, лишь теперь понимая, почему Альда все время делала тот же самый жест. «Там есть кто-то живой, — подумалось ей. — Кто-то... Другое существо...»
— Моим суждениям нельзя доверять.
Она чуть заметно улыбнулась.
— Чьим же тогда можно?
— Это твоя жизнь, Джил. — Он глубоко вздохнул. — И ты выбрала, кем ты хочешь быть: воином, ученым, женщиной, свободной от любых уз. Ты никогда не хотела ребенка, я это знаю.
— Да.
Она покачала головой, распустила волосы, и они рассыпались по плечами. Впервые Джил заметила в прядях седину, хотя ей не было еще и тридцати. Пережитое все же оставило свой след...
— Но разве что-то остается неизменным?
Она вновь вспомнила Ниниака, Баклажана... свою сестру, наставников, друзей. И тогда она сказала:
— Так оно и было. Но знаешь... Мы все меняемся. Я никогда не хотела попасть в ловушку обязательств. Я всегда мечтала быть свободной. Моя семья вечно чего-то требовала от меня. Я чувствовала себя пленницей, когда спорила с отцом или с матерью из-за каких-то мелочей. С тобой я была такой, какой я хотела быть, и это был мой выбор. И если я позволяла Ледяному Соколу, Мелантрис или Янусу гонять меня до седьмого пота на тренировках, то лишь потому что это помогало мне достичь цели... Точно так же, как бессонница, чернильные пятна и головная боль после занятий с архивными кристаллами.
Она помолчала, оглаживая потертую рукоять меча.
— Но наши желания также меняются. Этого я раньше не понимала: любовь, которая приходит к тебе и оказывается сильнее любых обстоятельств, любовь, которая заставляет держать себя в руках, тратить время и усилия, и внезапно ты понимаешь, что кто-то — я говорю не только о тебе, но и обо всем Убежище, о Руди и Альде, и даже о таких болванах, как Энас Баррелстейв... Ты понимаешь, что эти люди достаточно дороги тебе, и хочешь, чтобы они навсегда вошли в твою жизнь. Прежде я не чувствовала ничего подобного.
— Именно к этому я и веду, — перебил ее Ингольд. — Я не могу обещать, что останусь в твоей жизни навсегда.
— То же самое ты можешь сказать и о своем сыне, — прошептала Джил. — Но я хочу, чтобы он оставался со мной как можно дольше. Другого шанса не будет.
* * *
Ребенок Минальды появился на свет месяц спустя, за две недели до осеннего равноденствия.
Руди сидел на ступенях Убежища, глядя, как сумерки сменяются ночью, окрашивая черным ледники и высохший сланч близ гибнущих фруктовых деревьев.
Должно быть, рост ледников не прекратится, — хотя Брикотис начала обучать его заклятьям, с помощью которых их можно было отвести от долины Ренвета по ту сторону кряжа. Если повезет, сланч перестанет распространяться и погибнет с наступлением теплых дней. Габугу по-прежнему пожирали его, но больше не нападали на людей, а просто скитались по лесам, — пугающие воспоминания древнего мира. Они никому не причиняли вреда и постепенно вымирали от голода или каких-то своих мутировавших болезней, а может, и просто от тоски. Другие животные больше не прикасались к сланчу. В Убежище люди, видя судьбу последователей Святого Изобилия, опасливо обходили стороной трупы габугу и мутантов, погибших в лесу.
