Болтающаяся на щупальце дикарка орудовала ножом, во все стороны летели темные брызги и ошметки мяса. Принцесса, висящая в кольце плоти чуть выше, с ужасом глядела на нее.
Экуни остановился. Теперь стало видно, что щупальце торчит из морды одноглазого существа с раздутым брюхом. Чудовище немного опустилось, накренилось, и над протянувшимся по краю спины хитиновым наростом показалось лицо. Король вскрикнул: он узнал преторианца. Убийца матери-королевы вытянул руку с большим пистолетом. Рон не услышал выстрела, но увидел, как от ствола протянулась тонкая световая линия и впилась в голову львицы. Женщина полетела вниз. Щупальце разогнулось так, что Гельта встала на нем, как на толстом бревне, один конец которого уперся в арку там, где раньше торчали колья.
Она покачнулась. Синие глаза раскрылись широко-широко, и Рон понял, что принцесса наконец заметила его.
Гельта сделала шаг вниз. Обернулась. Преторианец, высунувшись по пояс, глядел на нее.
– Иди ко мне! – выкрикнул король, пытаясь бежать и путаясь ногами в зарослях лозы, которая здесь была очень густой. – Вниз, ко мне!
Принцесса опять взглянула на жениха. Перевела взгляд на пирата. Спрятав оружие, тот молча протянул руку. Она посмотрела вниз. Рон в этот миг упал, окончательно запутавшись в гибких стволах, выпустив рапиру. Он задрал голову. Их взгляды встретились, и нежная, просительная улыбка возникла на мягком лице принцессы.
– Гельта! – выдохнул Экуни Рон Суладарский, поднимаясь на колени и простирая к ней руки.
С тем же выражением лица она повернулась и скользнула вверх по щупальцу, покачиваясь, едва не падая.
Рон застыл, не веря своим глазам, не понимая, что происходит, что она делает, зачем идет к убийце его матери... Мир качнулся: голова закружилась. Король повалился на лозу, несколько мгновений лежал в центре вращающегося вокруг него мироздания, затем встал. И увидел, как пират, подняв его невесту на руки, переносит через борт – а щупальце в это время сворачивается, прижимаясь к боку летающего монстра – и как Гельта Алие исчезает за хитиновым ограждением.
Очутившись в объятиях Тулаги, Гельта улыбнулась ему, после чего потеряла сознание.
– Взлетаем, – сказал Траки Нес.
Джонатан стал подниматься. Снизу донесся полный ненависти бессильный крик. Он быстро смолк: на арке Экуни Рон Суладарский, увидев, как чудовище медленно растворяется в рыжем тумане, схватил рапиру за клинок возле гарды. Раня пальцы до кости, но не замечая этого, король занес ее и что было сил метнул вверх, вложив в бросок всю ярость и боль, вызванную этим предательством.
Рапира до половины клинка вонзилась в брюхо Джонатана.
* * *
– Почему они не трогают нас?
Арлея со страхом покосилась на двух серапионов, которые плыли всего в десятке шагов, за стеной желе. Как и путешественники, они спускались к пещере с овумом, но только не по наполненной воздухом широкой трубе, а сквозь мягкое стекло. Мимо проскальзывали световые черви, а один раз на пути оказался шар свечения, украшенный щупальцами с бахромой тончайших мерцающих волосков, и моллюскоглавец по дуге миновал подземного обитателя.
– Здесь мы не враги, – сказал Тео. – Эй, говорливый, ты где раздобыл эту штуку?
Фавн Сив, улыбаясь, показал вырезанную из желе емкость, напоминающую бочонок, которую прижимал к груди. На ней была даже круглая крышка.
– Сам вырезал? Чем?
Сив отвел руку за спину и достал маленькую плоскую кость, напоминающую клинок ножа без рукояти.
– Ты его в своих шортах прятал, что ли?
Молчун радостно закивал, улыбаясь еще шире.
– Ну-ну, умерь веселье, мой эйфорический друг. – Тео снисходительно похлопал его по плечу. – А то лопнешь от радости. Уверен ли ты, что мы идем куда надо... А, уже пришли!
Труба заканчивалась отверстием в стенке пещеры-яйца. Оттуда шел жар, воздух струился; пещеру наполняли потоки разреженного пуха, которые вздымались из расселин между усеивающих дно стеклянных камней.
Тео, пригнувшись, первым шагнул туда и сразу остановился, так что Арлее пришлось подтолкнуть его, чтобы попасть внутрь.
Она закашлялась: воздух был сухим и горячим, эфирная пыль царапала горло. Следом вошел Эрланга. Фавн Сив, проскользнув между ними, положил бочонок, опустился на колени, коснулся лбом желе и замер.
– Да он молится почке, – сказал Тео. – Этому... овуму.
Один из четырех летательных органов Аквалона высился перед ними. В центре пещеры из пола вздымался узловатый кровеносный сосуд, толстый, в три обхвата, полный розовой бурлящей каши. На вене, как на коротком столбе, покоилось округлое тело размером с двухэтажный дом, все в лилово-синих вздутиях, набухающих и опадающих пузырях, наростах и круглых ямках. Розовая кровь вливалась в него, насыщаясь новым, более густым цветом, и расходилась дальше по десяткам нитей, тонких сосудов – те протянулись от верхней части овума к стенам пещеры. Через нити сияние вливалось в желе и расходилось дальше по плоти мира.
От органа шла тяжелая дрожь, напомнившая Смолику то, что он ощутил, когда очутился в провале посреди Гвалты.
– Оно ранено, – сказала Арлея.
Тео уже и сам видел: сбоку на овуме был крошащийся зеленоватый участок, будто пятно лишая, из которого вниз ползли потеки густо-розового.
– Нет, не ранено. Оно заболело.
– Это тот самый фермент?
– Ага. Наверное. Вот для чего бочонок.
– Но как... Как благодаря этому Аквалон может летать?
Смолик, подняв бровь, покосился на нее, и Арлея пояснила:
– Ну вот, если птица летает благодаря крыльям – ведь мы понимаем, как это происходит? Крыльями она будто отталкивается от воздуха. Пузырь, с помощью которого плавают серлепки, – в нем газ, он легче пуха. Это понятно, правильно? Но как овум может помочь летать?
– Оно взаимодействует с реальностью на неизвестном нам уровне.
Услышав столь ученую фразу из уст капитана, девушка недоуменно нахмурилась.
– Просто ты повторяешь мои мысли, Арлея. А я еще на «Дали» пристал к нашему бултагарцу с этим же вопросом. Ведь я видел овумы раньше, они... Это просто мускулистые мешки с розовой кашей внутри. Как они могут поддерживать полет Аквалона? – спросил я. Нес сказал, что я... забыл это слово... Да! Что я слишком антропоцентричен. Сказал: людям свойственно полагать, что все вокруг обладает качествами, которые они, люди, могут оценить и понять, – и происходит это потому, что мы всё, и живое и неживое, оцениваем лишь с нашей, людской точки зрения. Так сказал Нес. И добавил: овумы взаимодействуют с реальностью на ином, недоступном – пока еще недоступном – для нас уровне. Я спросил: и что же это? Колдовство? Магия? Но он лишь презрительно фыркнул в ответ. Однако пора заканчивать с этим. Эй, говорун!
