Ну вот — как будто и объяснила и лишнего не сказала. Женщины сочувствовали мне. Лида помалкивала, поглядывая странно. Она была немного в курсе того, как все это началось. Но, видимо, не хотела соваться во все это. До конца рабочего дня досидела спокойно. Людей было не особенно много, очередь не успевала образоваться. После работы вскочила в маршрутку и добралась до дома. Мороз, действительно — крепчал, я и правда порядком замерзла. Бригада закончила работу на сегодня, только плиточник еще укладывал кухонный фартук вокруг плиты и будущей столешницы.
Я тихонько постояла и посмотрела, что и как он делает. Предложила чаю с бутербродом. Познакомились. Дядя Саша работал с этой бригадой уже несколько лет и очень хвалил их. Сказал, что за три-четыре дня все закончат. Мы перекусили, и он опять принялся за дело, объяснив, что осталось поработать часок. А я напросилась смотреть, как он работает. Пристроилась в углу на табуретке со второй кружкой горячего чая.
Глава 6
Звонок в дверь заставил вздрогнуть. Последние события грозили сделать меня неврастеником. Мужчина спросил: — Ждешь кого?
— Нет, никого.
— Ну, тогда пойдем открывать вместе. Тебе глазок нужно в дверь врезать. А то так откроешь неизвестно кому.
— Я спрашиваю обычно.
Но он уже открывал, не дав мне сделать этого. Очевидно, был уверен, что с ним я в безопасности.
В дверь, потеснив его, по-хозяйски вошел Роман Львович. А кто же еще? Вгляделся в плиточника, понял для себя что-то, обратился ко мне: — Нужно поговорить.
Протянул очередной букет, состоящий опять из алых роз и такой же огромный.
Плиточник покашляв, проронил: — Пойду я тогда, ребята?
А я, печально кивнув головой, попросила его: — Пожалуйста, дядь Саша, как выйдете — вызовите полицию на мой адрес. Причина вызова — шантаж, домогательство, оскорбления, нарушение границ частной территории нахрапом, без разрешения, а так же покушение на здоровье и саму жизнь.
— Это уже перебор — с покушением, — язвительно заметил Львович, странно улыбаясь. Рано радуешься, начальник.
— Он знает, дядь Саша, что у меня страшная аллергия на розы, но продолжает травить меня ими в надежде на отек Квинке, а потом и смерть мою скорую.
— Ты шутишь, Настя? Правда вызывать? Зачем ему это? Может, поговорите в дальней комнате, пока я плитку доложу? — искал разумный компромисс мужчина.
Львович, швырнув букет за входную дверь, прошел в комнату, а потом — и в спальню. Я, попросив мастера не уходить, не предупредив меня, пошла следом. Мы стали в разных углах пустой комнаты. Роман Львович осмотрел окружающее пространство, скупо заполненное сумками с одеждой и одеялом с подушкой на полу. Поднял глаза на меня: — Рассказывай.
— О чем? — скучающе поинтересовалась я.
— В тебе кровь. Как так получилось?
Я молчала, ну что тут скажешь? Пусть научится правильно формулировать вопросы, тогда и отвечу. Может быть.
— Настя, как случилось, что ты стала лешинкой? Кто поделился, как ты согласилась, как такое вообще стало возможно?
Я опять молчала. Кто он такой, чтобы я рассказывала о том, о чем и сама боюсь лишний раз вспоминать?
— Если это так, а, судя по твоему поведению, это так и есть, то ты ничего не знаешь о себе. Тебе ведь не рассказали ничего, ты отвечала мне наугад, правда? Что-то случилось, неожиданное и страшное, да? Иначе не оставили бы дочь вот так, без помощи и защиты. У них обычно очень большие семьи — сыновья, конечно. Лесавочка — редкость, подарок леса, если он всем доволен. Их хранят и оберегают, как величайшую ценность. Но с тобой не так. Так что произошло, Настя?
— Пока не появился ты, мне не нужна была ни помощь, ни защита. И рассказывать я ничего не обязана, раз уж мы выяснили, что я на тебя не посягаю. Я написала еще одно заявление об увольнении, могу отработать положенные две недели, если не отпустят сразу. Потом уеду, мозолить глаза не буду. Твой отец знать не будет, куда я делась. Все прояснили? Иди тогда отсюда. А то точно попрошу вызвать полицию. Тебе здесь нечего делать, тебе здесь не рады. Уходи, Львович, чеши лесом, — решительно закончила я, приглашающе открывая дверь и первой проходя в гостиную. Он вышел следом.
— Не увольняйся. Работай спокойно. Никто не будет к тебе приставать. С отцом я поговорю. Мужчина не отвечал на мои выпады, держался спокойно. Становилось неудобно за свое поведение.
— А Стас? Он тоже розы присылал, поскольку получил зеленый свет.
— Даже так?… ничего он не получал. С ним тоже поговорю.
— Тогда, может, скажешь, что за ажиотаж и зачем я вам понадобилась?
— Откровенность за откровенность, Настя. Я должен знать о тебе все, чтобы рассказывать такие вещи. И ты, не зная всей предыстории, можешь сделать неправильные выводы.
— Ну, в таком случае, я ничего не хочу знать. Спасибо за понимание. В свою очередь, я не держу на вас зла, Роман Львович. Прошу прощения за нарушение субординации. Будем считать все произошедшее простым недоразумением. Кредит верну завтра почти полностью. Остальное в ближайшее время.
— Нет необходимости, пользуйся.
— Не хочу оставлять вам рычаги давления на себя, если что. Лучше уж я постепенно куплю все сама.
— Я не буду использовать кредит, как рычаг давления на тебя, — нарочито спокойно и размеренно отвечал начальник.
— Не могу быть уверена в этом, извините — поэтому не стану рисковать.
— Не дури. Ты что, собираешься спать на холодном полу? Простудишься… и высыпаться не будешь.
— Вас это не должно волновать, Роман Львович, раз уж меня все устраивает. Уйдите, пожалуйста. Я до сих пор не могу переодеться в домашнюю одежду из-за вас.
— Хорошо, я уйду. Если захочешь поговорить и выяснить, кем ты сейчас являешься — милости прошу. Запишись у секретаря, — судя по язвительному голосу, его терпение все же не было безграничным.
— Спасибо. Непременно.
Неожиданный гость ушел. Я выглянула и нашла глазами букет. Он валялся в углу. Аллергии на цветы у меня не было. Подобрала и отнесла этажом ниже — знакомой пенсионерке, которая иногда выручала меня по мелочи. Букет красивый и дорогой, ей понравился. И в кипятке, а уж с аспирином, как она планировала, точно простоит недели две.
Проводив плиточника, полюбовавшись его работой и порадовавшись, что не стала экономить и оплатила ремонт вперед, ушла спать. Через полчаса встала, выпотрошила одну из сумок, а содержимое подстелила себе вместо матраса. Было твердо, неудобно, но спокойно. Лежала и поражалась, как же нерадостно складывается моя жизнь. Как будто и жаловаться грех — есть здоровье, крыша над головой, кусок хлеба с маслом. Но когда я смеялась последний раз? Так сложилось, что подруги по институту разъехались, а все мое время потом заняли муж и работа. Я не могла себе позволить пойти куда-нибудь, купить что-то лишнее, просто для своего удовольствия. Постоянно портило настроение напряжение в наших с Сережей отношениях. Я последнее время шла домой с работы, как на плаху. Какая уж тут радость, какой смех?
Скоро Новый год. Самый ужасный праздник в году, самый страшный для меня. В тот год к нам приехала моя тетя отметить, погостить. Папа, мама, Лялька, я и тетя — в нашем частном небольшом доме было не протолкнуться. Я почти со слезами отпросилась после двенадцати, когда уже встретили Новый год, на улицу. Мы с подругой понеслись смотреть салют, который был хорошо виден с горочки возле ее дома. Наш дом взорвался ярче любого салюта. Что там было с тем газовым баллоном? Почему так случилось? Не спасли никого, только тетя протянула в областном ожоговом, успев сделать завещание на меня, подарив эту квартиру. Потом был институт, куда мне помогла поступить наша классная руководительница. Я училась на бюджете и училась хорошо. И к Сереже потянулась от одиночества, наверное. Понимала же, что не пара ему по внешности. И вот результат — безрадостное какое-то существование, беспросветное. Да еще и отравляют жизнь всякие Романы Львовичи. Нужно пережить встречу Нового года, а потом настроение потихоньку поползет вверх. И уже к марту я смогу радоваться… если будет чему. Засыпалось плохо, хорошо вспоминалось…. И долго…
