«Вот и нет этой скотины, — подумал довольный Сёльве. — Отныне больше не надо было бояться разоблачения при встрече!»
Теперь он и сам мог разглядеть желтые пятна в своих глазах. Они его беспокоили и волновали. Иногда он, напротив, впадал от них в восхищение. Ведь здесь, в Вене, его никто не знал.
Он начал постепенно выходить из круга общения Юхана Габриэля Оксенштерна, опасаясь, что он и его друзья заметят происходящие в нем перемены.
Отдаление не создало никаких проблем, потому что они с годами незаметно стали друг другу чужими. В последний раз они встретились вечером, потому что Сёльве не хотел подставлять глаза яркому австрийскому солнцу.
Юхан Габриэль пришел на встречу в подавленном настроении. Он был рассеян и меланхоличен и прочел печальным голосом свое собственное надгробное стихотворение — причиной была невозможность видеться со своей Сусанной.
Сёльве едва слушал «Оду к Камилле в начале болезни». Так Юхан Габриэль называл Сусанну, пребывая в романтическом состоянии духа. В стихотворении она клала цветок на его могилу, обильно поливая последнюю обитель своего возлюбленного слезами. И пусть смерть поспешит срубить последний увядший росток, поникший в ожидании ее косы.
На самом деле все было не так серьезно. Юхан Габриэль пережил и эту любовную скорбь. На жизнь Сёльве он больше не оказывал никакого влияния. С того раза друзья детства больше никогда не видели друг друга.
Дальнейшая судьба Юхана Габриэля Оксенштерн хорошо известна. Через четыре года он вернулся назад в Швецию, где в силу приятного склада характера и высокого ума стал чем-то вроде придворного поэта при Густаве III. Со временем он стал членом кабинета, но эта работа была ему явно не по силам. Впрочем, это мало кого волновало, ведь Густав III предпочитал править единолично. Юхан Габриэль Оксенштерн с его известным именем и изящными манерами был своего рода витриной. Работа ему сильно не нравилась, и он так и оставался всю жизнь бедняком, хотя и женился на состоятельной даме. Деньгами распоряжался его жадный тесть. Сама же семейная жизнь протекала мирно и ровно, у него была хорошая жена, родившая ему сына. К сожалению, роды совсем доконали ее, и она так не оправилась после этого. Юхан Габриэль потерял ее слишком рано.
Его утешала только поэзия. Он был плохо приспособлен к существованию в этом жестком и материалистичном мире и бывал счастлив только в короткие периоды своей жизни.
Судьба Сёльве приняла иной оборот. Даже в сравнении с его собственными ожиданиями.
Она изменила свое изначальное течение в тот момент, когда он повстречал семью Висенов…
Это было в новогоднюю ночь 1773 года, во время приема, который устроил у себя дома шведский торговый консул. Сёльве, являясь его доверенным лицом, тоже попал в число приглашенных, чем немало гордился. С другой стороны, реноме и состоятельность консула укреплялись благодаря незаметным манипуляциям Сёльве.
К тому времени Сёльве начал носить парик, чтобы не слишком бросаться в глаза. Он был уверен, что может добиться своих целей, только оставаясь до поры до времени в тени. Получив приглашение, он, однако, испытал не только гордость. Попав в роскошный дом консула, заполненный венскими раритетами, он ощутил прилив такой сильной зависти, что чуть не позеленел лицом. Сам он для человека его положения жил весьма скромно. Увидев такое богатство, Сёльве решительно захотел изменить свою жизнь. Столовый сервиз из самого лучшего венского фарфора, приборы из серебра, прочая роскошь…
Разными способами, в суть которых мы не будем углубляться, Сёльве добыл достаточно денег для того, чтобы одеться в лучшие одежды того времени. В нем стало развиваться щегольство. Он стал носить кружевные воротнички и жилет из желтой парчи, ярко-зеленый бархатный кафтан с длинными отложными рукавами, ослепительно белые обтягивающие панталоны, не оставлявшие слишком много на откуп фантазии, белые чулки и элегантные туфли на высоких каблуках с серебристыми застежками.
Теперь он выглядел прекрасно!
Вскоре он познакомился с молодой девушкой, которая завладела его мыслями.
Она сидела между родителями, которые охраняли ее как коршуны. Отец был высоким и необъятно тучным, с угрюмыми глазами под густыми черными ресницами, а мать — строгой и с заметными усами на невыразительном лице. Но девушка, девушка! Вот это да! — подумал Сёльве.
Дело было не в ее красоте, да она и не была особенно красивой. Просто у нее была приятная внешность. Но ее глаза! Они сверкали огнем, свидетельствовавшем об удивительной чувственности этого ребенка, о желаниях, не находивших себе выхода. Взгляды, которыми она время от времени украдкой, потупившись, обменивалась с Сёльве, говорили о склонности к распутству.
«Ты дождешься своего, моя девочка, обязательно дождешься, — подумал Сёльве. — Поверь мне, ты нашла себе подобного!»
Вокруг этого семейства суетился какой-то молодой человек, показавшийся Сёльве ужасно скучным. Судя по всему, и девушка была того же мнения. Он походил на этакого угодливого сверхдобряка, который подставляет спину, чтобы секущему его розгами было удобнее. Ему, однако, удалось каким-то образом завоевать расположение родителей девушки. Не то чтобы ему было позволено сблизиться с ней, нет, ни в коем случае! Просто он был рядом, а мать даже разрешала ему поправлять ее шелестящую черную кофту.
Сёльве поинтересовался у консула, кто это такие.
Отец оказался влиятельным ювелиром, мать происходила из знатного австрийского рода. Их фамилия была Висены. Дочка Рената — ценней своего веса в чистом золоте. А молодой ухажер? Он был из столь состоятельной семьи, что работать ему просто не было необходимости. Младший сын в богатой семье, наверняка недалекий. Судя по всему, родители Ренаты сделали выбор в его пользу. Разумеется, кто же еще мог определять, за кого выйдет замуж их дочь?
«Вот так удача!» — подумал Сёльве. Такую выгодную партию он не собирался упускать!
В тот вечер после ужина начались танцы. Вместе с Юханом Габриэлем Оксенштерн Сёльве разучил в свое время все модные танцы Вены. И когда наступил подходящий момент — девушке разрешили потанцевать с этим занудой, которого, конечно, звали Карл Берг, — Сёльве двинулся вперед. Он успел заметить, как заблестели глаза девушки при его приближении, хотя она и опустила их поспешно вниз. Ее руки теребили бархатную манжетку. Сёльве вежливо поклонился отцу, представился и попросил милостивого разрешения вести его красивую дочь в этом танце.
Висен разглядывал его полувыпученными рыбьими глазами. Потом спросил, не он ли работает секретарем у торгового консула.
— Да, это так, — учтиво ответил Сёльве. Ювелир посмотрел на него еще раз, потом выдавил:
