Ознакомительная версия.
— Думаю, ты совсем не такой, каким тебя считают, Мерлин.
Я по-прежнему хранил молчанье.
— Ты знаешь, зачем приехал Горлан?
Я решил, что лучше будет солгать.
— Нет.
— Он приехал просить руки твоей матери. Если бы она согласилась, ты отправился бы с ним в Малую Британию.
Я тронул один из цветков указательным пальцем. Цветок опал, как дождевик, осыпался и исчез. Я тронул еще один на пробу.
— Ты меня слушаешь? — резче обычного произнес Камлах.
— Да. Но если она ему отказала, это едва ли имеет значение. — Я поднял глаза. — Не так ли?
— Ты имеешь в виду, что не хочешь уезжать? Я подумал было… — Он нахмурил светлые брови, совсем как мой дед. — К тебе относились бы с почтением, и ты стал бы принцем.
— Я и так принц. И больше принцем, чем сейчас, никогда не стану.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Если она отказала ему, — произнес я, — он не может быть моим отцом. Я думал, что он — мой отец. Я полагал, он поэтому приехал.
— Что тебя заставило так думать?
— Не знаю. Мне казалось… — Я замолк. Я не в силах был объяснить Камлаху, что имя Горлана явилось мне вспышкой ослепительного света. — Я просто решил, что он — мой отец.
— Только потому, что ты все это время ждал его. — Голос дяди был спокоен и ровен. — Такое ожидание неразумно, Мерлин. Тебе пора взглянуть правде в глаза. Твой отец мертв.
Я опустил руку на холмик мха, сминая его о камень. Глядел, как белеют от напряжения мои пальцы.
— Она тебе это сказала?
— Нет. — Он пожал плечами. — Но если бы он был жив, то давно бы уже объявился. Ты сам должен это понимать.
Я молчал.
— А если он жив, — продолжал дядя, пристально глядя на меня, — и все-таки не приехал, значит, и горевать об этом не стоит, так?
— Да, если не считать того, что, как бы низок он ни был родом или нравом, это могло бы избавить мою мать от многого. И меня тоже. — Я убрал руку, и мох распрямился опять, но цветы исчезли.
Дядя кивнул:
— Возможно, для нее было бы разумнее принять предложение Горлана или какого-либо другого принца.
— Что с нами будет? — спросил я.
— Твоя мать хочет удалиться в обитель Святого Петра. А ты… ты смекалист и умен, и мне говорили, что ты умеешь немного читать. Ты мог бы стать священником.
— Нет!
Его брови вновь сошлись у переносицы.
— Это хорошая жизнь. Воина из тебя не выйдет, это уж точно. Почему же тебе не избрать судьбу, которая соответствует твоему характеру, и место, где ты будешь жить в безопасности?
— Не нужно быть воином, чтобы желать свободы! А если меня запрут в монастыре, пусть даже в обители Святого Петра, я совсем ничего не достигну… — Меня словно прорвало. Я говорил с жаром, но вдруг заметил, что мне не хватает слов. Я не мог объяснить того, чего толком не понимал сам. Я с надеждой посмотрел на дядю. — Я останусь с тобой. Если ты не найдешь мне применения… я убегу и поступлю на службу к другому принцу. Но мне хотелось бы остаться с тобой.
— Ну, о таких вещах рано пока говорить. Ты слишком юн. — Он поднялся на ноги. — Лицо болит?
— Нет.
— Тебе следует позаботиться о ране. А теперь пойдем со мной.
Он протянул мне руку; взяв ее, я пошел с ним. Камлах повел меня через фруктовый сад, прямо к арке, ведущей в личный сад моего деда.
Я замедлил шаг, не желая идти дальше.
— Мне туда нельзя.
— Ты уверен? Даже со мной? Твой дед занят приезжим королем и тебя не увидит. Пойдем. У меня есть для тебя кое-что получше падалицы с яблони. С утра здесь собирали абрикосы, и, проходя через сад, я отобрал из корзины лучшие.
С грациозностью большой кошки он шагнул под арку. И я последовал за ним мимо бергамота и лаванды туда, где, распятые у залитой солнцем стены, росли абрикосовые и персиковые деревья. От запахов фруктов и пряных трав клонило в сон, из голубятни доносилось томное воркованье. У моих ног лежал спелый бархатистый абрикос. Я ковырнул его носком сандалии, так что он покатился, открыв большое пятно гнили, вокруг которого копошились осы. Тень накрыла плод. Надо мной стоял дядя, в каждой руке он держал по абрикосу.
— Я же сказал тебе, что у меня есть кое-что получше, чем падалица. Вот. — Он подал один плод мне. — И если тебя станут бить за кражу, то им придется наказать и меня. — Он улыбнулся и откусил от своего абрикоса.
Я так и остался стоять с большим чудесным абрикосом в сложенной лодочкой ладони. Воздух в саду был знойный и неподвижный, и тишину нарушало лишь жужжанье насекомых. Плод отливал золотом и пах солнцем и сладким соком. Его кожица на ощупь походила на пушистое брюшко пчелы. Мой рот вдруг наполнился слюной.
— В чем дело? — спросил дядя. Голос его прозвучал встревоженно и раздраженно. Сок абрикоса стекал по его подбородку. — Парень, нечего стоять и разглядывать его! Давай ешь! С ним же все в порядке, верно?
Я поднял голову. Сверху на меня смотрели голубые, хищные, как у лисы, глаза. Я протянул ему абрикос:
— Мне он не нужен. Он черный внутри. Посмотри, все же насквозь видно.
Он резко втянул в себя воздух, словно собираясь что-то сказать, но тут за стеной послышались голоса: по-видимому, садовники несли пустые корзины к утреннему сбору фруктов. Наклонившись, Камлах выхватил из моей руки абрикос и швырнул им о стену. Золотистая мякоть, влажно чмокнув, расплескалась по кирпичу, вниз потек сок. Между нами тревожно прожужжала согнанная с дерева оса. Камлах отмахнулся от нее странным, резким движеньем, потом глянул на меня, и слова его внезапно засочились ядом:
— Держись от меня теперь подальше, дьяволово отродье. Слышишь? Держись от меня подальше.
Он утерся тыльной стороной ладони и широким шагом направился к дому.
Я остался стоять на месте, глядя, как по горячей стене стекает абрикосовый сок. На сок опустилась оса, поползла по липкой дорожке и внезапно, жужжа, упала спинкой на землю. Полосатое тельце выгнулось, жужжание переросло в визг, когда оса отчаянно попыталась взлететь, и вот она затихла.
Этого я почти не видел, потому что к горлу у меня подступил комок, грозящий вот-вот задушить меня, а затем золотистый вечер словно поплыл предо мной, потерял очертанья и растворился в слезах. Это были первые на моей памяти слезы.
Мимо розовых кустов садовники шли с корзинами на головах. Повернувшись на пятках, я выбежал из сада.
В моей комнате не было никого — даже волкодава. Взобравшись на свою кровать и опершись локтями на подоконник, я стал смотреть в окно. Так я стоял долго, никто не шел; я был совсем один, а за окном дрозд свиристел в ветвях груши, и со внутреннего двора, из-за закрытой двери кузницы доносились глухие и мерные удары молота, и скрипел ворот, приводимый в движенье мулом, устало ходившим вокруг колодца.
Ознакомительная версия.
