— Ты не разговорчив сегодня, Пайрем?
— Нет.
— Ты провел тяжелую ночь, посвятив ее пьянству?
— Не более тяжелую, чем вы, ваше высочество, — ядовито отозвался Пайрем.
— Ага, понимаю. Ты сердит на меня.
— Сердит на вас, ваше высочество? Я? Какое право имеет презренный слуга сердиться на мальчика, которого он выпестовал с самого младенчества, если этот мальчик тайком убегает и едва не становится жертвой уличных головорезов? Я спрашиваю вас, ваше высочество, какое я имею на это право?
— Ты разговаривал с Камалем.
— Кто-то ведь должен был принести чистую воду и простыни в ту комнату, в которой на смертном одре лежит сейчас несчастный раненый бродяга, подставивший под нож разбойника свою грудь, чтобы защитить вас.
— Не преувеличивай, Пайрем. Эйджер лежит вовсе не на смертном одре.
— Что вы говорите? Пайрем? — Слуга наклонил голову, словно прислушиваясь к звучанию собственного имени, став похожим на петуха. — А я-то думал, что это кличка, которой пользовался один известный мне парень, которому никогда не хватало ума прислушиваться к добрым советам и поступать так, как ему говорили, ради его же собственного здоровья и счастья.
— Ах, ради бога, Пайрем, дай отдых своему языку!
— А я-то было подумал, будто ваше высочество озабочены моим молчанием. Как же, однако, я глуп!
Линан отвернулся от зеркала и оказался лицом к лицу со слугой.
— Ладно, Пайрем, не обижайся. Давай, отчитывай меня.
— О, разве я посмею поучать ваше высочество — того, кто и без моего участия так много знает о целом мире, что перестал прислушиваться к чьим бы то ни было советам, а в особенности к советам старших…
— Довольно! — коротко воскликнул Линан, и его спокойствие и благодушие тотчас обернулись гневом. — Я достаточно много знаю, Пайрем. Обо всем, что мне пришлось преодолеть нынче ночью, мне известно от Камаля, и теперь мне не требуется выслушивать еще и твои наставления.
Пайрем не смог стерпеть такой обиды. Его голос сорвался, и он почти что выкрикнул:
— Ради бога, ваше высочество, ведь вы едва не добились собственной гибели!
Гнев Линана тотчас улетучился. Пайрем едва удерживался от слез.
— Прости меня. Мне действительно угрожала опасность. Но там был Камаль…
— Камаль?! Да Камалю тоже просто повезло, что он остался в живых. Похоже, что кому-то известно о его кровавом прошлом. Он пролил слишком много крови, так много, что сам не способен измерить это кровавое море. Вы с ним оба слишком беспечны, вы думаете, что мечи всегда защитят вас, вы оба такие же сорвиголовы, как Генерал…
Внезапно Пайрем замолчал и отвернулся — однако Линан успел заметить слезы, проступившие в глазах верного слуги. Ему стало стыдно. В его жизни существовало несколько истинных вещей, и одной из них была любовь, которую испытывал к нему старый Пайрем, а другой — любовь, которую Пайрем питал к его погибшему отцу. Старый Пайрем до сих пор мучился угрызениями совести от того, что не смог остановить нож убийцы, оборвавший жизнь генерала Элинда Чизела. Пайрема преследовала мысль о том, что у него была зыбкая возможность остановить убийцу, и эта мысль не давала ему покоя.
Линан подался было вперед и хотел обнять старого слугу, однако застыл на полпути и отпрянул.
— Прости меня, — умиротворяюще произнес он. — Обещаю впредь вести себя осторожнее.
Пайрем кивнул, однако все еще не поворачивал лица.
— Возможно, что с этого времени простой осторожности будет мало.
Линан вздохнул.
— Я больше не стану убегать из дворца. По крайней мере, один.
Через плечо Пайрем взглянул на Линана.
— Вы будете брать с собой Камаля?
— Я даже тебя буду брать с собой.
Пайрем засопел и выпрямился.
— Ну что ж, пусть будет так, — сказал он все еще слегка дрожавшим голосом и придирчиво оглядел своего подопечного. — Вы выглядите достаточно прилично, чтобы не напугать королевскую лошадь. Тогда собирайтесь. Вас сегодня ожидают при дворе.
— Меня?
— Ваш брат возвратился из Хьюма. Королева желает, чтобы его приветствовала вся семья.
Линан прорычал:
— Терпеть не могу таких приемов.
— Берейма ваш брат, нравится вам это или нет. Вам не следует противодействовать ему. Однажды он станет королем — и, возможно, день этот не так уж далек.
— Это не имеет для меня никакого значения. Хотя, в конце концов, Берейма не сможет относиться ко мне хуже, чем родная мать.
Пайрем взглянул на него с сочувствием.
— Иногда вы, ваше высочество, просто теряете здравый смысл. Вы даже не осознаете, когда люди намереваются сделать для вас добро или зло. Возможно, ее величество в чем-то и не правы, однако вы виноваты гораздо более. Помните об этом. И не забывайте о том, что ваш отец любил вашу матушку превыше всего на свете, а ведь он никогда не был глупцом. А еще помните о том, что вы — ее сын, и что она никогда об этом не забывает, в отличие от вас.
Линана обескуражило такое жаркое выступление Пайрема.
— А она хоть раз выказывала знаки доброго отношения ко мне?
Пайрем покачал головой.
— Можно было бы целый день рассказывать вам об этом, но ведь вы уже сейчас не расположены слушать. А потому собирайтесь, ваше высочество, чтобы не опоздать, — а не то разгневаете ее еще больше, чем до сих пор.
Когда на Ашарну навалилось абсолютное изнеможение, она изо всех сил вцепилась в ручки своего кресла. Закрыв глаза, она пыталась призвать на помощь силу молитвенных слов Оркида Грейвспира, канцлера Грен да-Лира, которые он произносил в большом тронном зале, где его голос звучал подобно медвежьему рыку. Перед ней проплыло одно из вдовьих воспоминаний, однако ей удалось отогнать от себя лишние мысли.
— Как вы и предсказывали, ваше величество, королева Хьюма дала Берейме согласие на то, чтобы вы смогли посетить ее земли с официальным визитом в начале следующего года. — Голос канцлера рокотал и терялся в его густой темной бороде. — А в таком случае опять подчеркивается право вашего сына как вашего представителя стать ее господином.
Тут он взглянул на Ашарну и поразился ее мраморной бледности.
— Ваше величество?..
Ашарна взмахнула рукой.
— Все то же самое, Оркид. Не беспокойтесь. — Она одарила советника искренней улыбкой и сухо добавила: — Я постараюсь не поддаваться этому.
Выбитый из привычной колеи, Оркид кивнул куда-то в сторону и продолжил свой доклад.
— Принесенные нами дары дали ей спасительную возможность поддержать нашу миссию, не теряя собственного лица.
— Всегда полезно оставлять им возможность думать о том, что они верховодят нами.
