— .Так они уложили его спать? Хорошо. — Принц повернулся к подошедшему Саймону: — Бинабик принес новости. Очень неплохие новости.
Тролль кивнул.
— Я никогда не имел знания об этом человеке, но Изорн говорит, что он имеет огромную важность. Это граф Эолер из Эрнистира. — Бинабик повернулся к Саймону. — Он переправлялся сюда при помощи лодки. Он привозил в Новый Гадриисетт, — тролль улыбнулся непривычному названию, — новости очень большой важности. Граф испытывает сильную усталость, но завтра утром, получив соизволение принца, он будет говорить о своих известиях.
— О да, — Джошуа выпрямился и вздохнул. — Нам очень нужы новости из Эрнистира. Надеюсь, что Эолер порадует нас.
— Имеет возможность… Насколько я понимал Изорна, — Бинабик понизил голос и наклонился к принцу, — Эолер говаривал, что имеет важное знание о… Великих Мечах.
— Боже! — воскликнул Деорнот.
Джошуа на мгновение замер.
— Итак, — проронил он наконец, — завтра, в День святого Граниса, мы, быть может, узнаем, надеждой или отчаянием кончится наше изгнание. А сейчас — спать! Завтра я пошлю за вами.
Принц повернулся и пошел к выходу. По каменной стене скользнула его тень.
— Теперь быстро ложиться в постели, как говаривал принц. — Бинабик улыбнулся. Кантака рванулась вперед и радостно ткнулась носом ему в бок. — Не скоро мы будем забывать сегодняший день, правда, друг Саймон?
Саймон молча кивнул в ответ.
Принцесса Мириамель глядела на океан. Когда она была совсем маленькой, няньки говорили ей, что море — древняя колыбель гор, что все земли вышли из воды и когда-нибудь вернутся туда. Таким был океан, чьи волны бились о крутые скалы перед дворцом в Меремунде, сглаживая выступы и острые углы.
Другие говорили, что океан породил ужасных чудовищ, злобных русалок, прожорливых уруков и морских великанов. Мириамель знала, что его черные бездны кишат отвратительными тварями. Не раз на скалистый берег Меремунда выползала погреться на солнышке огромная бесформенная туша и шарила плошками глаз по обрыву берега и каменным стенам замка, пока прилив не смывал ее с камней и не уносил обратно впучину. У принцессы не было сомнений, что немало еще более ужасных существ скрывалось на дне моря.
Когда погибла мать Мириамели, а Элиас после ее смерти ожесточился и замкнулся в своем горе, океан стал для маленькой принцессы чем-то вроде наставника и покровителя. Несмотря на капризное непостоянство, бесконечные шторма и бури, океан был Другом одинокого детства Мириамели. Вечером ее убаюкивал монотонный гул прибоя, а утром плеск волн и пронзительные крики чаек поднимали девочку с постели. Она глядела в окно и видела, что океан улыбался ей.
Тогда океан был ее жизнью. Теперь же, стоя на корме «Облака Эдны», она думала, что он может быть и тюрьмой, ловушкой, безжалостной и непреодолимой, как и те, что построены из камня и железа.
Чем больше удалялся от Винитты корабль графа Аспитиса, двигаясь на юго-восток к бухте Ферракоса и цепи островов, тем лучше Мириамель осознавала, что океан впервые в жизни стал ее врагом и держит ее крепче, чем дворцовая стража отца, которая всегда даже на прогулках, окружала ее плотным кольцом. От всего этого она избавилась. Но как преодолеть тысячи миль открытого моря? Оставалось только сдаться без борьбы. Принцесса устала хитрить и нападать, она не хотела больше быть сильной. Каменные скалы веками стоят нерушимо, но в конце концов и их поглощает океан. Теперь она доверится течению и поплывет туда, куда несут ее волны. Граф Аспитис неплохой человек. Конечно, теперь он не обращается с ней так почтительно и ласково, как в первые дни их совместного плавания, но все же любезен и приветлив при условии, что она беспрекословно выполняет все его желания. Что же, придется согласиться с этим условием.
Она доверится течению, пока время или нечто другое не поставит ее на твердую землю.
Кто-то тронул ее за рукав. Мириамель вскрикнула и отскочила, но, повернувшись, увидела всего-навсего Ган Итаи. Морщинистое лицо ниски было спокойным, но ее золотистые глаза, словно впитавшие в себя блеск весеннего солнца, весело сверкали.
— Я не хотела напугать тебя, дитя. — Она оперлась на перила рядом с принцессой и задумчиво поглядела на пенистые волны.
— Когда вокруг одна вода, — жалобно проговорила Мириамель, — кажется, что мы уже на краю света, и нам никогда не ступить на твердую землю.
Ниски кивнула. Ее длинные белые волосы развевались на ветру.
— Когда ночью я не сплю и в одиночестве пою на палубе, мне чудится, что мы плывем через свободный грозный Океан, который мои предки пересекали перед тем, как причалить у берегов Светлого Арда. В наших легендах говорится, что вода тогда была черной, как смола, а гребни волн сверкали, как жемчуг.
Говоря все это, ниски ласково гладила ладонь девушки. Не понимая, что вызвало эту ласку, Мириамель устало смотрела на море, как вдруг длинные пальцы ниски вложили что-то ей в руку.
— Океан — очень одинокое место, — Ган Итаи продолжала говорить, как будто и не подозревала, что делает ее рука. — Очень одинокое. Здесь трудно отыскать друга, которому можно довериться. — Рука исчезла в длинном рукаве платья, и ниски отодвинулась. — Надеюсь, вы найдете человека, который поймет и ободрит вас… леди Мария.
Пауза перед вымышленным именем Мириамели получилась долгой и значительной.
— Я тоже надеюсь, — проговорила принцесса.
— Это хорошо. — Улыбка растянула тонкие губы ниски. — У вас неважный вид. Видимо ветер слишком силен. Вам лучше пойти в каюту.
Ган Итаи развернулась и пошла прочь. Несмотря на сильную качку, она не дотрагивалась до поручней и шла ровно и быстро. Мириамель проводила ее удивленным взглядом и повернулась к румпелю, где беседовал с матросами граф Аспитис. Он размахивал руками, пытаясь справиться с; золотым полотнищем своего плаща, норовившим улететь с новым порывом ветра. Увидев, что принцесса смотрит на. него, Аспитис с улыбкой кивнул, не прерывая разговора. Ничего необычного не было в этой улыбке, небрежность вообще была свойственна графу, но у Мириамели вдруг защемило сердце. Она сжала в кулаке пергамент сильнее, чем того требовала простая предосторожность. Она не знала, что это такое, но меньше всего ей хотелось, чтобы это послание увидел Аспитис.
Мириамель не спеша пошла по палубе, свободной рукой держась за перила — она не могла позволить себе показывать чудеса равновесия, подражая Ган Итаи.
Оказавшись у себя в каюте, она развернула пергамент и поднесла его к свече, с трудом различая нацарапанные буквы:
