Ознакомительная версия.
— Неприятно, наверно.
— Не то слово. Но самое ужасное то, что перед тем, как я умираю, он открывает свое лицо. Каждый раз я вижу его лицо перед смертью, и каждый раз забываю. Это ужасно.
— Понимаю.
— Нет, доктор, вы не понимаете. Если бы я мог вспомнить это лицо… Мне кажется, что мы знакомы… И если бы я смог вспомнить…
— Думаете, это помогло бы вам избавиться от кошмара?
— Тогда я смог бы его остановить и довести, наконец, расследование до конца.
— Хотите сказать, что из-за кошмара вы не можете доводить расследование до конца?
— Конечно.
— Но почему?
— Потому что меня убивают.
— Стоп. Как может убийство во сне…
— Это не сон!
— Не сон?
— Не сон.
— Ничего не понимаю, — сказал Доктор и встал на ноги.
Наиболее благоразумной была мысль о том, что человек, способный заявить подобное на полном серьезе, говоря по-русски, не совсем дружит с головой, но, глядя на Леденца, Доктор чувствовал, что он говорит правду.
— Думаете, я сумасшедший?
— Если честно, то именно этот вывод я должен был бы сделать. Но я вам верю, сам даже не знаю, почему.
— Спасибо, доктор!
Скупа мужская слеза крадучись скатилась по щеке Леденца.
— Вы сможете мне помочь?
— Постараюсь. Вы что-нибудь слышали о моделировании реальности?
— Боюсь, что нет.
— Не надо бояться. Это новое направление в медицине и философии.
Леденец весь превратился в слух.
— Я думаю, нам надо организовать группу по моделированию новой реальности.
— Если это поможет, я только «за».
— В таком случае я сообщу вам о месте и времени дополнительно.
— Буду вам очень признателен.
В кармане Леденца проснулся и зазвонил телефон.
— Извините, — сказал Леденец, — дело том, что я не могу отключить эту штуку.
— Я понимаю, работа…
— Не в этом дело. Я забыл, где находится нужная кнопка, поэтому приходится всегда отвечать на звонки.
— Может, вы ответите? — спросил уставший от назойливого телефона Доктор.
— Да, конечно.
— Леденец, где ты? — услышал он голос начальника.
— Занимаюсь расследованием, — уклончиво ответил следователь.
— Хреново занимаешься.
— Что-то произошло?
— Пропала картина.
— Какая?
— Та самая. Из мозгов.
Трубка выпала из руки Леденца. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, ему было до слез жаль расставаться с картиной, которую он давно уже прикарманил в своих мечтах, с другой, он был искренне рад, что никто из родственников покойного (которых он искренне невзлюбил) не будет обладать этой бесценной вещью.
— Извините, — повторил он, — мне надо идти.
— Конечно, — ответил Доктор, который часто демократично соглашался с клиентами, — оставьте номер, я позвоню.
— Чуть не забыл, — пробормотал Леденец, доставая из потертого бумажника визитную карточку, — можете звонить в любое время суток.
Автор искренне признается в том, что не нашел, что сказать по поводу данной главы.
Бога нет, — говорят атеисты, услышав краем уха, что его нет дома.
Подглава 1
Мстислав Ерофеевич Зверь был по своей природе милым, спокойным человеком, любящим посидеть за чаем с томиком Горация, поразмышлять об истоках вдохновения Тютчева, или, на худой конец, посмотреть что-нибудь из немецкой порнушки, желательно в обществе милых и не очень дорогих дам. Подобный эпикурейский образ жизни продолжался у него не долго: до двадцати шести летнего возраста, и окончился благополучным вступлением в брак с некой Софьей Германовной Штоц, которую он встретил годом раньше и разу же влюбился по уши.
Если честно, то автор совершенно искренне не понимает значения этого устойчивого выражения. Как показывает (какой есть) опыт автора на любовном поприще, влюбляешься обычно по самые, но совсем не уши. Если же речь идет о считающемся неприличным поцелуе (думаю, читатель понимает, о чем я говорю), то уши здесь тем более не причем.
Несмотря на это, весьма уместное авторское отступление, Мстислав Ерофеевич влюбился в нее по уши. Весь этот год ежедневно (ночи, будучи человеком практичным, Зверь посвящал просмотрам порнушки в обществе недорогих дам) он добивался ее любви, а когда добился… Но не будем забегать вперед.
В общем, они поженились. Первое время жили душа в душу (надо заметить, тоже еще та терминология). Мстислав Ерофеевич безумно обожал супругу, которая, несомненно, тоже испытывала к нему какие-то чувства. С родителями супруги он тоже довольно-таки легко сошелся характером. В общем, мир и покой в доме (жили они у ее родителей, чей дом мог без труда вместить еще полсотни человек).
Будучи весьма уважаемым человеком в городе, тесть нашел ему подходящее место…
Неприятности Мстислава Ерофеевича начались с разговора с тестем.
— Мстислав, нам надо поговорить, — сказал он весьма дружелюбным тоном, — пойдем, наверно, покурим.
Они вышли во двор, тесть угостил Мстислава настоящей американской сигаретой, Мстислав вежливо дал ему прикурить, затем прикурил сам.
— Сколько ты уже с Софушкой? — спросил тесть, который любил подкрадываться издалека и сзади.
— Скоро год, — ответил Мстислав.
— Скоро год… — задумчиво повторил тесть, — тебе нравится наша дочь?
— Еще бы!
— Еще бы… Год назад мы приняли тебя в семью, с тех пор ты для нас как сын родной.
Это было действительно так. Редко когда к зятю относятся таким образом. Мстислав с этим тоже был вполне согласен.
— Так вот, Мстислав, то, что ты стал одним из нас, возлагает на тебя определенную ответственность. Ты согласен?
— Угу.
— Ты знаешь, о наших национальных и культурных корнях?
— Я с большим уважением отношусь к этому народу, который, несмотря на все гонения и невзгоды, выжил и занял почетное место в обществе.
— А знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что мы сильны верой и традицией.
— Вы совершенно правы.
— А если я прав… Честно говоря, я думал, ты сам догадаешься и проявишь инициативу, но по-видимому ты думал о других вещах, и я сам решил тебе все сказать. Ты знаешь, что Софочка — наша единственная дочь, наша надежда, надежда всего нашего рода.
— Я понимаю.
— А если ты понимаешь, ты сам должен сказать ей, что хочешь принять нашу веру.
Мстислава бросил в жар. Он никогда не был религиозным фанатиком или воинствующим атеистом, но подобный шаг требовал от него большего, чем уволиться у одного бога и поступить на службу к другому: ОН ДОЛЖЕН БЫЛ СОВЕРШИТЬ ОБРЕЗАНИЕ! Обрезание милого органа, который, положа руку на сердце, Мстислав очень любил. Тот орган Мстислав считал своим единственным верным другом, предать которого… было БОЛЬНО! А боли, физической боли, он боялся больше всего на свете.
Ознакомительная версия.
