В горне гудело пламя, мальчишка весен четырнадцати работал мехами. Стены увешаны хитрым инструментом коваля, глядя на которые Велигой в который раз ощутил глубокое уважение к этому ремеслу и тем людям, по воле которых простой кусок железа принимает формы, нужные человеку, обретает твердость камня или наоборот, течет подобно воде раскаленными огненными струями…
Хозяин кузни и молотобоец — молодой парень весен двадцати, работали за огромной наковальней, крепкие, надежные, как само железо. Лицо Тыри поросло густой светлой бородой, хотя под слоем сажи цвет угадывался с трудом. Волосы вкруг головы перехвачены ремешком, глаза поразительно синие, как летнее небо. Легкий ведущий молот в руке равномерно вздымается и с легким звоном опускается на заготовку, обозначая место, угол и силу удара, и едва поднимается вновь, как на это место обрушивается тяжелая кувалда в руках молотобойца. На наковальне алым жаром пылала длинная полоса металла, в которой уже можно было безошибочно угадать лемех большого плуга.
Велигой заворожено смотрел, как с каждым могучим ударом простой кусок железа превращается в орудие пахаря. Никогда в детстве, отрочестве, ранней молодости не интересовался, откуда у воина меч берется… а потом как-то уже в Киеве увидел коваля за работой, и сердце навеки пленилось этим невероятным, волшебным ремеслом. Он мог часами наблюдать, как работает Людота, а из-под молота величайшего киевского коваля выходили клинки мечей, топоры, доспешные пластины. Потом мастера оружейники да бронники сделают пригодными для хвата, насадят на топорища, перевьют стальными кольцами и нашьют на поддоспешик, чтобы затем могучий дружинник с оружием в руках и в броне дивной прочности без страха шел в гущу самой жестокой сечи. И каждый поверженный им супротивник поражен так же и руками вооруживших его… Все это восхищенный Велигой тогда одним духом высказал великому мастеру. Людота выслушал, и на закопченном лице его появилась чуть грустная улыбка. «Ты зрел только половину нашего дела… — сказал он тогда воину. — Ты видел коваля, кующего меч. Но лишь когда узришь, как куется орало… только тогда поймешь все до конца.»
И теперь Велигой видел это. Он вспомнил выражение лица Людоты, когда под его молотом, казалось ярилась, рождаясь, сама СМЕРТЬ. Он и был похож в это время на бога смерти, могучего, грозного и безжалостного. А сейчас… сейчас Велигой видел совсем иное. Под ударами молота Тыри рождалась ЖИЗНЬ. Лицо мастера было озарено счастьем творения, совершаемого на радость людям, для облегчения их тяжкого, но мирного труда. Только теперь Волчий Дух осознал смысл слов Людоты.
Жизнь и Смерть. Меч и Орало. На том стоит и будет стоять этот мир во веки веков…
Высоко-высоко, в бело-синем небе поет свою печальную песню дивная птица. Не уловить смертному уху дивную мелодию, не понять смертному разуму чудных слов, но внемлет песне бессмертный дух. «О чем поешь ты, Сирин-птица?» «Спроси о том душу свою, человече…»
Лети, лети песня дивная, славь, величай родную сторонушку.
Русь…
Русь.
Русь! РУСЬ!!!
Земля-матушка, сторонушка милая, привольная! Живи вовек, цвети, звени голосами птичьими, шуми лесами высокими, морями-реками просторными, степями ковыльными, звучи древней песней гор… Пой свою чудную, печальную, яростную песню Сирин-птица, лети, лети песня дивная!
Пусть в глубине могучего Леса дрогнет сердце древнее, остывающее под гнетом лет, внемля звукам знакомым, пусть проснется, возрадуется, оживет Сила старая, забытая, ныне неведомая. Нет Силе той в мире равной силы, нет и не будет во веки веков. Дремлет сейчас она, спит под тяжестью бессчетных веков, свидетелем коих была, и во грезах видит века грядущие. Спит Сила, но чуток сон ее. И если вновь беда придет на родную сторонушку, стряхнет с себя оковы сна, и наполнит сердца людские отвагой небывалой, вольет в руки их мощь великую. И тогда берегись, хоронись ворог лютый! Ибо не ведаешь ты, ЧТО пробудил звоном оружия. Берегись! Хоронись! Поверни стопы свои туда, откель пришел и беги, беги безоглядно, или ляжешь костьми в сей земле в назидание потомкам твоим и другим безумцам, пришедшим сюда войною. Беги, беги не оглядываясь!! Иначе… Молись богам своим — они не помогут тебе, взмахни мечом — он пронзит твое сердце, запали огонь — он сожжет твою душу. Ибо пробудил ты Силу древнюю, равной которой нет и не будет в поднебесном мире до конца времен.
Но пока спит она, убаюканная песней дивной, спит и видит во сне века грядущие. Дремлет в глубине старого Леса, надежно скрытая от глаза человечьего болотами темными, завалами непроходимыми, переплетением темных ветвей старых древ, что помнят еще, как все начиналось… Даже могучие Боги на видят, не ведают, где лежит, где бьется неспешно Сердце Силы, только Род-создатель знает, но никому о том не поведает. Ибо опасно будить Силу не ко времени!
Страшись, страшись, человече, пробудить в неурочный час то, чему положено спать! Ибо, когда настает срок, Сила приходит сама и щедро делится со смертными огнем своей древней души. Но не ранее, ни после не приближайся к Сердцу, иначе проклянешь день, когда мать родила тебя на свет. У всего в мире свой Покон и всему свое время.
Тем паче страшись явиться к Истоку с черной душой, в корысти своей возжелав подчинить, завладеть, получить Силу лишь для себя, чтобы возвыситься над другими. Страшись, ибо человек высок свершениями своими, плодами лишь одних трудов своих, остальное — тлен. Возвеличившись над всеми, не приложив к тому собственного старания рано ли, поздно ли, но падешь, сгинешь бесследно. Проклянешь свое величие, ибо все, что сотворитшь — разрушится, все, чему пожелаешь дать жизнь — умрет не родившись, все, что благословишь — будет проклято. И возжелаешь смерти — но она не придет за тобою, и будешь искать покоя — и не найдешь его. Ибо в безумстве своем взвалил ты на плечи ношу, коею не в силах снесть, так как не натрудил для того ты плеч своих. Такова участь всякого, кто возжелает в вирый на чужом горбу въехать: ноша непосильная согнет тебя, распластает, размажет по земле, и будешь ты раздавленной жабой влачить свое бессмысленное существование, пока не оборвет его рука того, кто сжалится над твоей горькой участью.
Лишь тот, кто тяжким путем, в отчаянной борьбе идет к вершине, способен нести ту ношу, которую возлагает на него достигнутое величие, ибо закален он тяготами да невзгодами пути. И тогда человек может стать равным Богам… а порой и выше их….
Шумит, колышется древний лес, поет ветер в древесных вершинах, вторя дивной песне Сирин-птицы в голубом безоблачном небе.
