Мосье Ле Топьен был великолепным магом, охотником, за плечами которого остались десятки схваток с волшебными чудовищами. Его рефлексы сработали раньше, чем глаза успели уловить опасность, волна огня устремилась навстречу хищной тени — и тень слизнула пламя, выпив его до последней капли и набухнув от подаренной силы.
Маг не успел даже закричать, когда паутина накрыла его, захватила руки и лицо тонкими кроваво-чёрными щупальцами.
Воспоминания. Сны. Кошмары.
Нить основы вплетена в полотно. Заклинание замкнуто.
Когда долгие, полные животного ужаса крики затихли, на скале не осталось ни тела, ни даже пепла, который бы свидетельствовал, что когда-то в мире существовал человек и волшебник по имени Рене Ле Топьен. Чёрная сеть растворилась, растеклась по скалам и ущельям, плотно окутав горный хребет, которому отныне было суждено называться Проклятым, а любому, кто поднимет руку на грифона, — мёртвым.
Ведьма Шарлиз лежала на земле, ощущая холод камня под щекой и запах своей крови. Чаша мести была сладка и горька, и ведунья выплеснула в неё всю себя. До дна.
Очень хотелось спать, и ведьма из последних сил боролась со сном, который должен был подарить ей забвение. Жалобно пищащий птенец вновь оказался рядом, осторожно прижался и, дрожа всем телом, замер. Она постаралась отпихнуть его в сторону, незачем ему смотреть, как грифон разорвёт её. Не вышло. Сил не осталось. Всё, что могла лучница, — это лежать на спине, смотреть в безучастное небо и ждать.
Грифон навис над ней, занёс лапу... Шарлиз хватило лишь на то, чтобы скривить окровавленные губы в кривой ухмылке.
«Ну же?.. Ну?! Давай, забери тебя бездна!»
Лапа упала, и женщина с удивлением поняла, что она всё ещё жива.
— Моё племя чтит Закон Равновесия. Жизнь за жизнь. Я заплачу долг, Пряха, — в золотых глазах плескалась магия.
«Слишком поздно!» — хотела сказать она, но проклятый язык не слушался.
Первая капля грифоньей крови упала на лицо Пряхи, и мир померк.
* * *
Кристофера д'Эрье обнаружили пастухи, когда тот вышел к одному из пастбищ. С тех пор как отряд наёмников исчез в угрюмых горах, прошло без малого три недели, и никто из местных жителей не ожидал увидеть кого-нибудь из глупцов, решившихся добыть грифонью кровь. Обычно Горная ведьма не щадила охотников, но на этот раз она сделала исключение. Одного человека та, что дружит с грифонами, отпустила.
Если бы сейчас кто-нибудь из родственников увидел счастливчика, он бы ни за что не признал в этом замёрзшем, грязном и отощавшем человеке Кристофера д'Эрье. Он хохотал и нёс околесицу. Магия, поселившаяся в горах, превратила человека в безумца. Когда уже не было сил смеяться, Кристофер начинал плакать. Одной рукой он размазывал катящиеся по лицу слёзы, а другой крепко прижимал к груди мерзко пахнущий походный мешок. Когда горцы попытались забрать мешок у сумасшедшего, тот, что когда-то был магом, начал выть и кусаться. Он орал, что в мешке перья грифона и он их никому не отдаст.
Пастухи знали, что у Горной ведьмы весьма своеобразное чувство юмора, и предпочитали не оспаривать её волю. Сопротивляющегося безумца с превеликим трудом напоили сонным отваром и переправили в долину, где вместе с бесценным мешком с рук на руки передали людям короля. Кристофер бросался на приближающихся к нему людей в военной форме, но чародею-целителю, служившему при заставе, удалось его успокоить и вытянуть из несчастного подобие связного рассказа.
— Охотился, охотился на грифонов...— бормотал д'Эрье. — Надо было поймать всех грифонов. Они охотились на меня, но я оказался хитрее. Я! Я убил всех! Собрал их перья в мешок. Мой мешок!!! Мой!
Едва услышав про бесценное содержимое мешка, и целитель, и служители гарнизона перестали обращать на Кристофера внимание. Оттолкнув воющего безумца, капитан схватил добычу, мысленно уже прощаясь с тоскливым горным постом и прикидывая, мундир какого из столичных гвардейских полков подойдёт ему больше всего.
Ветхая ткань с треком подалась под богатырским рывком.
Под потрясёнными взглядами людей по полу рассыпалось девятнадцать человеческих скальпов.
— Я, я их убил! — хохотал Кристофер. — Я убил всех грифонов!
* * *
Молодой чёрно-рыжий грифон приземлился на голой, продуваемой всеми ветрами скале, осторожно сложил крылья, по-кошачьи повозился, устраиваясь, терпеливо ожидая застывшуюна краю пропасти женщину. Она была уже немолода, но грифонья кровь сохранила её невысокое тело крепким и сильным. В волосах, заколотых гребнем, украшенным резьбой в виде семи трав, не было седины.
Пальцы Пряхи пробежали по воздуху, точно перебирая невидимые нити.
— Последний из наших гостей покинул горы, — сказала она, не оборачиваясь. — Живой, как это ни странно. Обычно они убивают друг друга, не оставляя свидетелей.
Пушистая кисточка на львином хвосте дёрнулась, в мягких кошачьих лапах на мгновенье показались и тут же исчезли полукружья когтей.
— Ты знаешь, они ведь верят, что это делаешь ты, — огромный клюв щёлкнул, хлёстким звуком ставя акцент на сказанном. — У пастухов даже есть легенда о Горной ведьме, летающей на чёрно-рыжем грифоне и по ночам пробирающейся в лагерь охотников, чтобы отомстить им.
Женщина фыркнула, отступая от края скалы и ощущая, как невидимые нити, ставшие ещё запутанней, ещё неразрывнее, опускаются на вечернее ущелье.
— Прядение будет здесь, когда в горах не останется уже ни ведьм, ни грифонов, — сказала она, привычно опираясь на подставленную лапу и взлетая на широкую спину друга. — И рассыплется, только когда люди наконец поймут. Когда они научатся.
— Может быть, Пряха. — Молодой грифон мощным толчком взвился в пламенеющее закатом небо, поймал крыльями поток восходящего тёплого воздуха, начал по спирали подниматься всё выше и выше. — Может быть. Когда-нибудь...
2005 г.
Мельница — "Пряха" (стихи Хелависы).
