Прямо перед ним листва была словно заткана золотыми нитями по плотной темно-зеленой основе: такого красивого орнамента он никогда прежде не видел. Спирали извивались причудливо, прямо на глазах превращаясь в цветки пышных роз, в самой полной их поре, когда каждый лепесток уже развернут и вот-вот начнет увядать. Эти розы непрерывно шевелились, двигались — они были живыми и постоянно изменялись, смещались, перекрывали друг друга.
А затем, когда зрение немного привыкло к этому обману, Гион разглядел и то, что таилось за цветами: гибкое, наполовину обнаженное тело девушки. Она тихо шла, почти полностью сливаясь с разноцветной зеленью кустов, и из всей одежды на ней была только небрежно намотанная вокруг бедер юбка — зеленые лохмотья, изрядно испачканные к тому же вдоль всего подола болотной тиной. Крохотные кругляшки яркой ряски прилипли и к босым ступням, и Гион различал их, когда девушка поднимала ногу и вертела узкой ступней, прикидывая, куда ловчее будет ее поставить.
Узоры явственно проступали на гладкой смуглой коже девушки, спирали обвивали ее тонкие руки, точно браслеты, и каждая линия ветвилась и стремилась умножиться. А лицо с остренькими скулами, раскосыми темными глазами и большим темным ртом сплошь цвело золотыми контурными розами.
Гион не понимал, какого цвета ее волосы. Видел, что длинные, что каждая их прядь шевелится, как будто норовит ожить и учудить что-нибудь свое, что выделит и выгодно отличит ее от прочих.
Неожиданно девушка поняла, что молодой человек ее увидел. Розы вспыхнули темно-красным, а затем поблекли, и их хозяйка выступила вперед, отделившись от кустов.
Гион остановился перед ней, рассматривая незнакомку весело, готовясь всякий миг рассмеяться.
Тогда она отбросила волосы с лица, и он увидел острые тонкие уши. Они действительно были покрыты светленьким пушком, как рассказывали об эльфах.
— О чем ты думаешь? — спросила девушка.
Гион пока что ни о чем не думал, но как только она задала свой вопрос, тотчас начал думать — о чем же он, в самом деле, думает? — и наконец ответил ей совершенно искренне:
— О том, что твоя грудь — такая же, как ушки: острая, маленькая и покрыта пушком.
Она опустила подбородок, скосила глаза
— Это никогда не приходило мне в голову. Правду говорят о людях — у них странно устроены мысли.
— Где ты набрала ряски? — спросил Гион. — Здесь поблизости нет ни болота, ни пруда.
Девушка приподняла ногу, задрала повыше подол разлохмаченной юбки, поскребла ногтем щиколотку.
— Это у вас нет ни пруда, ни болота, — пояснила она. — Там, где я была, есть небольшой пруд. Я бросала камушки в лягушек, а потом решила пройтись по лабиринту.
— Ты часто здесь бываешь? — спросил Гион.
Ее звали Ринхвивар, и она не столько разговаривала с Гионом, сколько просто расхаживала перед ним, поводя узкими плечами и шевеля на бедрах юбкой, и ее лицо то озарялось улыбкой, которая не имела никакого отношения ни к юноше, ни к тому, о чем они разговаривали, то вдруг принималось хмуриться, делалось важным и серьезным, но и это никак не было связано с поворотами их беседы. И когда Гион понял это, он просто взял ее лицо в ладони и пробежал губами от скул к подбородку, надеясь встретить по пути ее рот.
От нее пахло свежестью, и каждый участочек ее кожи обладал собственным вкусом: за краткие мгновения Гион как будто перепробовал в погребе все самые вкусные блюда, от соленых грибов до взбитых сливок. И поэтому когда наконец он ощутил, как касается его губ остренький язычок, тонкий, как у ящерки, он был уже совершенно сыт, и веки его начинали тяжелеть.
Ринхвивар засмеялась, стоя над ним где-то в очень большом отдалении — можно подумать, что он лежит на траве, а она летает высоко над ним.
— Любовник должен быть голодным, так говорит моя бабушка, — сказала эльфийская дева. — А ты объелся, Гион! Так не поступают.
Он с трудом открыл глаза и увидел, что действительно простерт на траве, а Ринхвивар приплясывает над ним, переступая через его обессиленное тело босыми быстрыми ногами, то отскакивая и вертясь у него в головах.
— О, Ринхвивар! — заплакал Гион. — Что же мне делать? Едва я вдохнул запах твоих щек, как сразу опьянел, а стоило мне коснуться тебя, как тотчас же обожрался!
— Таковы все люди, — многоопытно молвила Ринхвивар.
— Клянусь тебе, я — другой, — горячо сказал Гион, глотая слезы. Слезы у него сделались густыми, как будто даже плакать теперь он обречен тяжелым солодом. — Я люблю тебя, Ринхвивар! Я хочу тебя поцеловать.
Девушка замерла, стоя на одной ноге. Другая раскачивалась в воздухе, словно в раздумьях: куда бы опуститься. Золотые розы загорелись ослепительно и десятками оживших саламандр пробежали по зарумянившейся коже.
Потом Ринхвивар приблизилась и опустилась рядом с Гионом на колени.
— Ты и вправду меня любишь? — переспросила она, нависая над ним.
Погруженный в ее душистые волосы, как в шатер, он только застонал и потерял сознание.
— Ваш брат, ваше величество, подолгу пропадает в Медном лесу, — доложили королю Мэлгвину.
Король сидел в твердом деревянном кресле без спинки, с полукруглыми подлокотниками, — словно ребенок, забравшийся внутрь драконьего скелета, — и не знал, что старость уже подбирается к нему, задолго до положенного срока. Она уже выслала дозорных, и они осторожно пробираются вдоль королевских висков, оставляя за собой тонкие белые нитки следов. Они обошли кругом королевские глаза, и там, где они ступали, кожа истончилась и чуть смялась. Один или двое, надо полагать, оступились и рухнули в пропасть; и там, где они хватались руками за неверную опору, и там, где скользили их пятки, прочерчены глубокие борозды: с обеих сторон крепко сжатого рта.
Государственные заботы одолевают Мэлгвина со всех сторон. Он ищет новые источники дохода, он платит солдатам и советникам, он раздает подарки и даже помогает крестьянам, которые переселяются на его земли. В королевской голове непрерывно перекладываются с места на место столбики монет, тягуче мычат коровы, тянется скот, возмущаются запертые в плетеных клетках птицы, орут дети — и возражают, возражают, требуют и что-то доказывают благородные господа. Шум не утихает в мыслях короля ни на мгновение.
Только один человек появляется там крайне редко и почти никогда не шумит — младший брат Гион. Целыми днями бродит по лесам с луком через плечо, с двумя ножами на поясе, как и подобает подростку из знатной семьи.
— Очень хорошо, что мой брат целыми днями пропадает в Медном лесу, — отвечает король советнику и устало потирает виски. — Я до крайности рад этому обстоятельству. Не хватало мне еще заботиться о воспитании моего брата!
