Однако ситуация выглядела паскудно. Они слили старьевщикам даже мою библиотечку, там были такие редкие книги!
Я присел рядом с гномом и подождал, пока он очухается. Наконец взгляд Олника прояснился.
– Ве-вещи! – простонал он. – Шкафчик папочки Джока! Кубышка!
– Забудь про кубышку, Ол. Есть вещи посерьезнее. – Придерживая его рукой, я кратко описал ситуацию.
Он ухватил суть сразу:
– Выходит, кто-то копает под нас?
– Или просто два эльфа шутки ради придумали раздеть нас до исподнего. Ты часто встречал в Хараште эльфов, которые занимаются такими штуками?
– Даже одного не встречал.
– Вот именно.
Гнома слегка затрясло от злобы.
– Пусти, я ему всю моську расквашу!
Я молча показал на троллей и человека-крысу, другой рукой упираясь напарнику в грудь.
– Ну-ка пройдемся, и все обмозгуем.
Однако даже этого нам сделать не дали.
Уже у самого края толпы мы были внезапно схвачены под руки и увлечены на поперечную улицу. Там нас грубо ударили об стенку (я потерял шлепанец, от чего совсем не расстроился).
– Молчааать. Слушшшать!
Я бросил быстрый взгляд на физиономии налетчиков, и понял, что без топора пока лучше не рыпаться.
У обоих была красновато-бурая кожа с зачатками мелкой чешуи там и тут, лысые приплюснутые головы без ушей, широченные ряхи, рты с острыми зубами и выкаченные зенки желтушного цвета.
Братья Гхашш, парочка оргов,[5] существ настолько редких, что говорили, будто они прибыли из другого мира. Или что их выперли из другого мира за мерзкий нрав, что, в общем, не важно. На них были кожаные плащи до пят, какие носят в борделях дамы, предоставляющие услуги определенного сорта. Под плащами, насколько я знал, скрывались разнообразные острые игрушки. Но орги обычно обходились безумной физической силой и страхом, который внушал их облик.
– Хозяин хочччет вассс вииидеть.
Подкатила карета с занавешенными окнами, дверцы распахнулись, и нас забросили внутрь, как чушки корабельного балласта. Плавно покачиваясь на хороших рессорах, карета тронулась в путь под цоканье копыт.
– Эркешш махандарр! – простонал мой напарник с пола.
Какое-то безумное выдалось утро, вы не находите?
Цок-цок, цок-цок. Подковы звонко стучали по мостовой, однако возница не слишком торопил коней.
Я знал, куда нас везут и зачем.
Нас везли для серьезного разговора.
Братья Гхашш работали на Митризена по прозвищу Моя Денежка, главного по долгам в Хараште. Нет, он не был ростовщиком, подлым заимодавцем. Он – всего-навсего – скупал чужие долги, расписки и векселя, и умел так воздействовать на должника, что тот продавал последнее, чтобы рассчитаться. И лишь в исключительных случаях горемыку везли повидаться с Митризеном лично. Но чтобы это случилось, не только сумма, но и строптивость должника просто обязаны были достичь неизмеримых с нашими величин. Признаться, я был слегка ошеломлен, и несколько более, чем слегка – раздражен. Внутри меня постепенно закипал вулкан.
Дорога заняла около часа. Все это время братья пялились на нас с лавки напротив, подпирая головами потолок. Взгляд у них был один на двоих – желтый, пустой и немигающий, а пахли они как два бродячих кота, случайно упавших в корыто с помоями.
Я знал их по именам, вернее, по кличкам, которые они получили в преступном мире Харашты: Слепая Кишка и Мертвый Язык. Первого за глаза называли Милашка-Очаровашка, поскольку говорил он фальцетом (производственная травма, удар тролльей дубины по темечку), и постоянно нес такую ахинею, что уши вяли. Второй хрипел, сипел и присвистывал. По этим признакам их и различали, поскольку в остальном они были близнецы. Мертвый Язык – за главного, но в драке оба равно опасны.
За время пути Мертвый Язык не проронил ни слова, а Милашка-Очаровашка осчастливил нас несколькими поразительными откровениями. Итак.
Почесав под мышкой:
– Я был слишком доступен, они этого не ценят.
Звучно икнув, так что карета просела:
– Смерть от одиночества как сломанная кукла с зашитыми глазами.
(От этой сентенции Олник уставился на меня с ужасом.)
Сунув палец в ушное отверстие и основательно там поковыряв:
– Ночью я выхожу на кладбище и слушаю безмолвную музыку звезд.
И, наконец, вообще без повода:
– В этом мире нельзя больше жить!
Тут он был прав, только "мир" следовало заменить на "карету": от запаха близнецов тяжесть бытия начинала казаться, действительно, невыносимой.
Но вот мы прибыли: карета остановилась, и нас вытолкали взашей.
Высокая ограда из серого камня и стальные ворота с парой нависших горгулий выглядели не очень ободряюще. Мы были в районе пригородных имений. В очень, очень тихом районе.
Братья выбрались наружу, и Мертвый Язык дернул рычаг звоночка:
– Жрат!
Очевидно, слово являлось паролем, поскольку в воротах без промедления открылась калитка, и волосатый громила, похожий на приблудного пса, жестом велел заходить.
Кто-то из братьев деликатно пихнул меня в спину.
У меня ныла коленка, пустой желудок скребся о ребра, а в горле бушевал суховей. Я хотел жрат, я хотел пить, я был разъярен как бык. Вообще, человек я отходчивый и долготерпеливый, но всему есть предел.
Стуча зубами (я продрог, если вы помните), и шлепая босой ногой, я прошел внутрь. Олник двигался за мной, напряженно сопя.
Мы обогнули представительный особняк – действительно красивый, цвета беж, с башенками, стрельчатыми окнами и колоннами по периметру фасада. За особняком располагалось большое рукотворное озеро квадратной формы (в богатых домах такие штуки называют "бассейн", и в них плавают, а не стирают и разводят рыбу, как вы могли бы подумать) и скромный холм, покрытый изумрудной травой. На вершине холма красовалось газебо, то бишь беседка, слегка увитая плющом. Стойки из красного дерева поддерживали черную лаковую крышу. Подножие холма опоясывали кусты роз, уже готовые расцвести. Двое зеленых гоблинов с садовыми рукавицами выше локтя деловито удобряли кусты, черпая компост из тележки, в которую был впряжен третий гоблин, зеленый, как неспелая вишня.
Милая и пристойная картина.
Думаю, гоблины вдобавок сторожили особняк по ночам. Зеленые гоблины достаточно смекалисты, умеют обращаться с простым оружием вроде пращи и дубинки, не будят своих хозяев лаем, а что касается денег, то стоят они гораздо дешевле породистых собак, и куда медленней стареют.
По дорожке из плоского желтого кирпича мы поднялись в газебо. Не скрою, наряду с прочими чувствами меня терзало любопытство: о внешности Митризена ходили самые противоречивые слухи, большей частью брехня. Те же, кто видел его воочию, предпочитали держать язык за зубами.
