Слева полетел кулак, нацеливавшийся в ухо, я инстинктивно попытался закрыться, что по-видимому раззадорило развлекающихся. После этого я секунд десять стоял под дождем ударов, потом свалился, инстинктивно приняв позу эмбриона и закрыв руками голову. На пару секунд моя учеба прекратилась, я даже понадеялся, что уже все. Однако подошедшие двое тролегоблинов, подхватили меня и подняли на руки. Подержав на весу какое-то время, меня дружно уронили на пол, так что я разогнулся, апотом снова согнулся. Я закричал, не стараясь сдерживаться, это раззадорило, моих учителей. Собрав остатки ума, я прокусил губу и постарался измазаться побольше. Тонкая струйка крови потекла из уголка рта.
- Стоп, стоп, стоп, - прервал экзекуцию чей-то голос.
Надо мной наклонилось уплывающее вдаль лицо:
- Болваны! Осторожнее надо работать!
На неотягченных интеллектом мордах появилось удивленное выражение лица.
- Вы же ему всю требуху отбили!
Лицо претерпевало странные метаморфозы превращаясь то в хрюкающую поросячью морду, то становясь человечьим. Оно шевелило губами, видимо ругаясь на охрану, потом мне в лицо прилетел носок сапога и я вырубился.
***
Очнулся я ночью, видимо громко застонав и разбудив соседей. Около меня засуетился тот шустрый, пришедший вместе со мной и развлекавший все дорогу:
- Щас, щас - погоди немного...
Мне приподняли голову и дали пососать влажную тряпочку, а другой вытерли лоб и я снова провалился в сон.
Благодаря тому, что в камеру меня кинули полностью без сознания, я благополучно пропустил такой пункт в местных развлечениях, как прописка. Да и камера попалась "интеллигентная" фармазоны, щипачи, крупные взяточники. Гопстопников и тому подобных не было. Окончательно очнулся я ночью, камера выглядела небольшой, но народ не спал. Заметив, что я очнулся, тихо болтавший о чем то своем с низеньким толстенкьим человечком здоровенный мужик крикнул в темноту:
- Шустрый! Твое протеже очнулось, - и моментально забыл про меня, угрожающим тоном продолжая давить на обильно потеющего толстячка. Пока шустрый пробирался ко мне сквозь натуральную толпу народу, находящегося в камере, я начал осматриваться.
Первое и основное впечатление - очень много народу. Подскочивший ко мне Шустрый забормотал:
- Ну ты молоток паря, с самим папой Боровом связался.
Ничего не отвечая из-за сильной слабости я оперся дрожащими руками на спинку койки где лежал. Шустрый, ловко ввинтившийся в толпу, исчез, бросив мне:
- Щас, посиди пока.
Вернулся тоже сравнительно быстро, аккуратно неся кружку с едой, накрытую ломтем белого хлеба. Только унюхав запах какого-то варева, я почувствовал, зверский голод. Я давился куском хлеба, старательно запихивая его себе в глотку, прихлебывая из кружки теплую бурду. Подошедший желтолицый и остроносый хорезмец присел около меня приподнял веки, глянул в глаза, с умным видом пощупал пульс, что то сказал негромко Шустрому, потом затерялся в темноте камеры. Утолив первый голод я заснул, чтобы проснутся часов через десять.
- Оклемался, - спросил меня недовольный голос.
- Да, вроде бы как да, - машинально сказал я, пытаясь оглянуться на спрашивающего. Меня спихнули со словами:
- Все. Иди погуляй, дай остальным давануть подушку, - буквально выплевывая последние слова, говоривший уже начинал засыпать, а через мгновения он уже спал.
Глядя на свое окружение, я моментально почуствовал огромное желание очутиться как можно дальше от этого... общества.
Больше всего помещение, куда нас запихнули, походило на пенал, узкий, но не очень длинный. Четыре двухэтажных шконки, поставленных попереком, посредине узкий длинный стол, присобаченный к полу так, чтоб его нельзя было оторвать. Расположение нар таково, что увидеть в смотровое окошечко что либо совершенно невозможно. Около самых дверей параша, типа ведро, камера рассчитана на восемь человек, когда нас в неё втолкнули, то в ней уже находилось не меньше чем пятнадцать человек и, как мне потом объяснили, это не очень много. В самом конце маленькое окошечко, забранное решеткой, на верхней полке, около окна никто не спит. Если там ложится человек, то фактически он перекрывает единственный доступ свежего воздуха в камеру. К тому же окошко не забрано никаким стеклом, или тем более "ночным пологом", а просто представляет из себя дырку в стене забранную решеткой. Зимой около неё нестерпимо холодно и е занавешивают каким-нибудь одеялом. К ней же ходят курить заядлые курильщики, строго по очереди и с большими перерывами.
На меня никто не обращал внимание, казалось никому нет никакого дела, что я, кто я и так далее. Вдруг из толпы нарисовался Шустрый:
- Ну чё? Живой? - явно обрадовался он. _ Мы тут с корешами поспорили, сдохнешь ты или нет. Все таки боров знатно тебя отмудохал.
Шустрый так искренне был рад мне, что мне стало теплее. Единственное, что напрягало, так это то, что такое счастье и все мне - это нереально. В нашем суровом мире за все приходится платить, уж это-то я уяснил совершенно точно. Поэтому я радостно, но невразумително поддакивал, оставаясь немного настороже насколько это было возможно для моего измученного тела.
Шустрый же продолжал вводить меня в курс:
- Значит так - эта шконка наша, - и он указал на место с которого меня достаточно грубо согнали.
- А это кто? - спросил я, легким кивком головы обозначая объект моего интереса.
- Это Сипатый, - со значением понизил голос Шустрый, - и мой земляк.
Я многозначительно сказал:
- Ааааа.
Шустрый скривился:
- Слышь паренек, ты не торопись, не ссы, не старайся показать себя верченым, не строй из себя бывалого сидельца и все будет пучком. И на каторге люди живут, а уж тут, - он попытался обвести камеру рукой, - но тут же задел кого-то, заполучив в свою сторону неприязненный взгляд, - условия практически царские. А если проблемы каки, то мы как земляки тебе поможем.
Земляки, я мысленно покатал это слово на языке. Видно было что Шустрый вкладывает в это какой-то свой собственный сакральный смысл. Башка практически не работала, но я все равно начал аккуратно расспрашивать его. Довольно таки скоро отвечать на мои дебильные, как он считал вопросы ему надоело и он отвязался от меня, предварительно выдав мне минимум информации, могущей мне пригодится. Я уселся на корточки, как большинство, и начал приводить мысли в порядок.
Книга скачана с сайта mirknig.su (бывший mirknig.com)
4
Народу в этот раз в камере было немного, только что ушел очередной этап с каторжанами, в камере остались только наседки, да старожилы, которых администрация не очень то хотела видеть в лагерях и на каторгах. Пока же в камеры уголовникам кинули нас, мы были сродни уголкам, больше половины нашего контингента состояла из разрисованных личностей. ШКонки в камере стояли в три этажа и мест все равно не хватало, народ спал по очереди. В землячестве оказалось очень удобно, оно действительно оказалось достаточно далеко от понятий обычного землячества. Здесь земляками называли группу людей, объединившихся для общего пользования вещами, для того чтобы было удобней защищаться. Как меня просветили доброхоты, в землячестве вступали несколько знакомых по прежним отсидкам, кореша, случайно оказавшиеся в одно время в тюрьме и иногда принимали какого-нибудь "пухлого" новичка. Так обычно называли не бедного новичка, которого хорошо подогревали с воли, достаточно часто передавались посылки и деньги, вот его и брали в землячество. Такой получал определенную защиту от остальных уголков, щедро делясь содержимым передач. Очень ценились сухари, копченая колбаса, сало, сахар, мыло, чай, сигареты. А еще деньги. Если у тебя были деньги, то жить в тюрьме становилось гораздо легче. Можно было договориться с охраной, лишний раз сходить в душ, купить кое-что у барыг. Часть всего, получивший посылку, должен был отдать в общак. Это делилось на всех арестантов, в том числе и нат тех, кто ничего не мог положить в общую копилку. Я как существо, принадлежащее к этой категории, был только за. Никто ничего не отбирал, другое дело, что считалось в порядке вещей, если тебе приедложат, например мне предложили ботинки и куртку, поскольку привели меня с вербовки в одних штанах. Выпрашивать, если не у земляков, было западло; да земляки и не допустили такого. Дело в том, что даже выполненная просьба, тянулась за тобой. Быть должным считалось нехорошо. Существовала категория лиц, которые присматривали за порядком в камере и соблюдением неписанных правил общежития. Это был обычно кто-то из ночных братьев. Кстати, до такого поворота событий, я был уверен, что здесь сплошные страшные хрипатые личности, ежеминутно матерящиеся, то и дело пускающие в ход ножи, монстры убивающие за косой взгляд. Я ошибался, наоборот, народ здесь более вежлив чем на воле. Никто не оскорблял друг друга, все обращались с должным уважением, когда же я спросил почему, то мне объяснили:
