Как-то незаметно выходим на перевал. Скалы справа, скалы слева. Спереди скалы. Что сзади – не знаю. Не оглядывался. И вдруг горизонт распахивается во все стороны! Перевал!
– Перевал! Медвежонок! Перевал!
– Было бы чему радоваться.
Мда… И на самом деле. Если с этой стороны горы набирали высоту постепенно, то с той – словно ножом обрезано. А нам, однако, спуститься надо.
– Дельтаплан бы сюда.
– А ты летал на дельтаплане? – у Шейлы загораются глаза.
– Космодесантник обязан уметь летать на всем, что летает, ездить на всем, что ездит и ходить там, где не ступала нога шагохода. А ты на чем-нибудь летала?
– Пару раз. На драконе.
– Расскажи!
– Чего рассказывать? Меня на льдине унесло, он на берег перенес. Потом час ходила – голова словно ватой набита.
– … спускаемся на этот карниз и идем по нему.
– А если там, где отсюда не видно, он кончается?
– Возвращаемся сюда, ты влезаешь мне на плечи, вылезаешь на площадку и вытаскиваешь меня.
Шейла скептически осматривает карниз.
– Ты завещание написал?
– Да.
Даже варежку открыла.
– Счастливый. А я – нет.
– Ты же заговоренная. С тобой ничего случиться не может.
– А вдруг?
Спускаю Шейлу на карниз, сбрасываю ей сумки. Хорошо было бы запастись веревкой. Но лосей жалко. Спрыгиваю вслед за сумками.
– Не пристраивай сумку на спину, – останавливаю Шейлу. – Она тебя в пропасть утянет.
– И то верно.
Иду первым. Карниз, вначале широкий, сужается до ширины ладони. Но стена здесь не такая крутая, поэтому можно спокойно идти. Можно было бы сесть на задницу и съехать вниз. Но стена, плавно закругляясь, становится круче, и что там внизу – не видно. Может, обрыв. Была бы веревка…
Проходим поворот. Карниз вновь расширяется, но стена становится отвесной.
– Мое гениальное предвидение оправдалось, – сообщаю я Шейле. – Всего один опасный участок. А дальше – доходим до оползня и спускаемся как по лестнице.
– А если не доходим до оползня, то летим как птицы, – недовольно замечает Шейла. – Тут, наверно, метров триста будет.
– Глазомер у тебя… Не больше ста!
– Мне и десяти хватит.
– Не, лучше больше… Чтоб не мучиться.
– Утешил, … … мать!
– Прекрати ругаться.
– А еще чего? – ворчит Шейла. – Мне, может, жизни пять минут осталось, а он командует.
– Я вот о чем подумал. Сумки лучше сейчас вниз сбросить. Иначе они нас вниз утянут.
– А потом?
– Внизу подберем. У тебя там что, стекла много?
– Порвется, – Шейла сильным толчком отправляет сумку в полет. Я считаю секунды. Сто метров, пожалуй, есть. Сбрасываю свою сумку. Ух ты! Моя сумка вызывает внизу целый обвал. Даже стена вздрагивает.
– Камни! – визжит не своим голосом Шейла и вжимается в скалу. Прижимаюсь к стене, роняю копье, закрываю голову руками. Солидный булыжник ударяется в карниз между нами. По ногам шрапнелью бьют осколки. Каменная мелочь барабанит по капюшону. Небольшой – с детский кулак – камень вскользь задевает Шейлу по затылку. Девушка оседает вниз как тающая восковая статуэтка.
– Держись! – ору я и бросаюсь к ней. Успеваю сомкнуть пальцы на лодыжке, но и сам не удерживаюсь на карнизе, повисаю на четырех пальцах. Ничего, пальцы у меня сильные. Только бы вторую руку освободить… Извиваясь как червь, пытаюсь зажать Шейлу между ног. Черт бы побрал меховой костюм! Скользит!
Проклятый ботинок выскальзывает из пальцев, выворачивает руку. Напрягая все силы, подтягиваю его к лицу и зажимаю подошву зубами. Перехватываю руку поудобнее, смотрю вверх…
Камень размером с трехлитровую канистру летит прямо в меня! Я ничего не могу сделать! Ничего!
Камень бьет в карниз. Разбрызгивает мои пальцы, и я падаю. Боли нет. С ужасом смотрю на неестественно короткую ладонь с одиноко торчащим мизинцем. В следующую секунду наступает темнота. И невесомость. Мне ли не знать невесомость? Затаив дыхание, жду, чем это кончится. Несильно ударяюсь лицом в холодную металлическую стенку. Руку пронзает дергающая боль.
– А-а-а-а!!!
– Вставай, Кир, очнись!
Кто-то хлещет меня по щекам. Открываю один глаз. Медвежонок Шейла. Шлеп! Шлеп-шлеп!
– Больно же!
– Живой! – смеется она. Шевелю лопатками, плечами, ерзаю задом. Все на месте. Руки, ноги, голова – все цело. Рука!
Рассматриваю пальцы. Сжимаю и разжимаю кулак. Нормальные пальцы, в свежих ссадинах. На всякий случай осматриваю другую руку. Та-ак…
Резко сажусь. Итак, значит, мы пролетели сто метров и упали в сугроб. Которого здесь не было. Темноты и невесомости тоже не было. Холодной металлической стенки не было. И камня, который размозжил мне пальцы, не было. Мы просто упали в сугроб. Со ста метров. И ничего при этом не сломали, не отбили… Потом Шейла долго меня откапывала. Летом – в сугроб.
Вылезаю из снега и бреду вниз по склону. Туда, где лежат сумки. Сажусь на корточки и наблюдаю, как ручеек прямо на моих глазах пробивает дорогу.
– Шейла, смотри, ручеек!
– Ну и что?
– Так, ничего. Час назад этого сугроба здесь не было.
– Видимо, час назад оттуда, – кивок вверх, – лавина сошла. Здорово, правда? Представляешь, что с нами было бы, если б на камни упали?!
Врет весело и с энтузиазмом.
– Сними ботинок.
– Какой?
Прикидываю, как мы стояли на карнизе.
– Левый.
– Зачем?
– Надо.
Не понимает, но снимает. На подошве – отпечатки моих зубов. Значит, не приснилось.
– Сними носок.
– Ух ты! А я думала, чего нога болит… – На щиколотке дважды отпечаталась моя пятерня.
– Как ты думаешь, сколько дней этим синякам? Если скажешь, меньше часа – не поверю. Надень ботинок. Ты не умеешь врать.
Насупилась, молча натягивает носок, обувается. Стреляет в меня злым глазом. Новую легенду изобретает.
– Где тебя на шаланду погрузили?
– Дома, где же еще.
– Вот-вот. Драконы туда по нуль-т ходят, а тебя на шаланду. Потом эту же шаланду погнали за мной. Тем же самым путем, через нуль-т. Только в тысячу раз дороже. Зачем, спрашивается?
– По…
– Не перебивай! Я вслух размышляю. На Лаванде есть нуль-т, на твоей родной планете есть нуль-т. А тебя грузят на шаланду. Глупо? Не то слово. Но дальше и вовсе чудеса начинаются. Сначала нас подкармливают, потом спасают от явной смерти. Можно сказать, с того света вытаскивают. Мне даже новые пальцы вырастили взамен героически утраченных. Ты при этом не присутствовала? Когда нас в космос отсюда вытянули. А потом на место вернули. Ах да, ты же была по голове стукнутая. Ничего не помнишь, ничего не знаешь.
