Дюрок то и дело зыркал по сторонам и не снимал ладони с рукояти меча.
– Надеюсь, ты знаешь, куда идешь, – не выдержал я.
– Спокойно, – процедил сержант сквозь зубы. – В этот час народу тут мало, прорвемся. Даже без мордобоя.
Я подавился своим возражением.
В кучах мусора, выбрасываемого прямо из открытых окон верхних этажей, рылись тощие собаки, ниже окна были наглухо забиты. Раздетый до белья пьяница храпел в луже собственной мочи. Один раз дорогу нам перебежала жирная крыса. В воздухе витали ароматы тухлой рыбы, водорослей и сортира, мы не сговариваясь ускорили шаги.
Трущобы кончились внезапно (в Сент-Аране все изменялось сразу и вдруг), два шага – и вот уже мутно-зеленые волны Иссы лениво плещутся о набережную, среди зелени бульвара благоухает жасмин. Мы вышли к реке в двух шагах от крепостного рва и, уже не торопясь, пошли к городским воротам. Времени у нас оказалось предостаточно, провожая взглядом гуляющих горожан, я пытался отдышаться и привести в порядок растрепанные чувства. У меня было бредовое ощущение, что я побывал не в одном, а в трех городах сразу. Стражник в медной кирасе бякнул нам что-то неразборчивое, мы посторонились, пропуская в город черный лаковый экипаж.
Уже с моста я, краем глаза, углядел на бульваре живописную компанию из трех цыганок, отчаянно спешащих к городским воротам. В самой молодой, стройной и черноволосой, мне почудилось что-то знакомое, но я слишком спешил домой, чтобы обременять себя подобными мыслями.
Мы вернулись точно к обеду. Как выяснилось, Дюрок переживал напрасно – для большинства обитателей усадьбы Икторнов наша отлучка осталась незамеченной, а единственное свидетельство моего самовольства (книжку магистра Фуранулуса) я засунул за стенку комода, надеясь, что в ближайшие полвека никому не придет в голову вытирать там пыль.
От обилия впечатлений я был как во хмелю. Мысли то и дело улетали куда-то вдаль, а от невозможности обсудить с кем-либо увиденное, можно было свихнуться.
Опасаясь расспросов, я сказался больным, и весь остаток дня отсиживался в спальне, хотя зря – отец был так погружен в собственные заботы, что едва замечал мое присутствие.
С приходом ночи домашняя суета утихла, и я остался наедине со своими мыслями.
Сон не спешил ко мне, я лежал в темноте, внимая потоку ярких образов, творимых утомленным сознанием. В полудреме я странным образом воспринимал Сент-Арану как единое целое – тяжелое кольцо крепостных стен на холме, пронизанный паутиной улиц Нижний город, звенящие арки мостов над величавым течением Иссы и уродливое пятно района Верфей. Подобно загадочному Левиафану, город в моем воображении жил и дышал и не мог быть рассечен на части. Я думал о людях, которых повстречал, о демоне, прячущемся где-то в чреве городских кварталов. О том, что однажды я сам стану графом Икторном и тогда уже вряд ли смогу так запросто сходить на Базар.
Мысли ускользали, я засыпал. И тогда, на границе между сном и явью, меня впервые посетило странное чувство, которому я еще не знал названия. Ощущение, что что-то идет не так, предчувствие беды. Но тогда я не придал ему значения.
Причина бурной дипломатической деятельности отца, день открытия Совета графств Запада, стремительно приближался. На столе графа уже лежали два приглашения на прием, он же – аудиенция, он же – торжественный ужин, он же – бал по случаю открытия Совета. Посещение подобных мероприятий – святая обязанность наследника графства, к счастью, сами заседания Совета в моем присутствии пока не нуждались.
Нет, нет – прием обещал стать для столичной аристократии событием года, публика собиралась изысканная, кроме того, я еще ни разу не видел короля (интересно же!), но…
Дурные предчувствия с каждыми днем все сильнее изводили меня. Я безумно злился, поскольку не мог отловить внутреннюю причину своего беспокойства и отклонить королевское приглашение тоже не мог. Я слонялся по дому как тень магистра, всюду натыкаясь на суетящихся слуг и взмыленного старину Теда, который доставал меня своим рассеянным: "Что дать?". Ничего подобного со мной никогда раньше не происходило. Возможно, я влюбился, потому что по ночам мне снились девушки.
Точнее – девушка, та самая, красавица-циркачка. Сон был странным донельзя, словно окошко в другой мир, с запахом и звуком: она сидела прямо на траве, у ее ног блаженно жмурился огромный пятнистый кот, на лице играли блики костра, над головой сияли крупные южные звезды. Она поднимала на меня свои огромные, темно-зеленые глаза и улыбалась по-особенному, со значением, от нее пахло фиалками, а в траве, как очумелые, стрекотали сверчки. Ко дню приема я так извелся, что готов был то ли бежать из города ко всем чертям, то ли искать помощи у Фернадоса (хотя, он ведь не толкователь снов!).
Коллективные усилия десятков людей неумолимо сошлись к одной точке. Парадная амуниция гвардейцев была подогнана и начищена, лошади расчесаны в шашечку и запряжены в экипаж с вензелями Дома Икторнов на дверцах, остающиеся дома легкомысленно завидовали отправляющимся во дворец. Полный мрачной меланхолии, я вышел к экипажу, чувствуя себя дурацкой раскрашенной куклой. Отец, как всегда сияющий и великолепный, встретил меня у подъезда и ободряюще улыбнулся. Можно подумать, я – пугливая барышня. Было бы проще, если бы у меня в столице была пара-тройка хороших знакомых, но последние пару лет мы жили слишком уединенно.
Единственным, кого я хорошо знал, был Кристоф, а кузен, не задумываясь, выставил бы меня идиотом. От такой перспективы мне стало совсем худо. Грохот сопровождающей нас кавалькады не способствовал беседе. Я воспользовался минутами, проведенными в пути, чтобы привести себя в подобающее состояние духа. На худой конец, можно завести знакомства среди прекрасной половины человечества. По крайней мере, одну красавицу я в столице уже видел. К моменту, когда экипаж замер у покрытых ковром ступеней королевского дворца, я уже вполне способен был наслаждаться жизнью или, на худой конец, с достоинством вытерпеть все.
Но до знакомства с красавицами было еще далеко: нас ждала торжественная часть приема – нудная до одури. Три десятка членов Совета с домочадцами должны были быть представлены королю. Длинный мрачный зал, по традиции, считался тронным.
Вдоль стен громоздились старые доспехи и оружие, выцветшие знамена собирали пыль на стенах, почти не прикрывая грубой каменной кладки – военные трофеи, добытые предками Его Величества Родерика III со времен короля Фергана. Зал освещали факелы (тоже традиция) и впечатление создавалось угнетающее. Бесконечные поклоны, реверансы, официальные фразы, в которых меняются только имена и титулы, нагнали на меня неизбывную тоску. Растянутый до бесконечности ритуал напоминал утонченное издевательство. Улыбаться было нельзя, переговариваться – тоже. Я отчаянно надеялся, что правильно запомнил порядок слов витиеватого приветствия монарху. В соответствии с высоким происхождением и традицией мы были представлены Его Величеству третьими. Я ухитрился с чувством и расстановкой произнести необходимые фразы и, весьма довольный собой, украдкой поднял глаза на нашего монарха.
