— Задавай.
— Что тебе мешает хотя бы раз переспать со мной? — выговорила девушка, чеканя слова и неотрывно глядя в глаза Шагалану.
Тот помолчал минуту, отрешенно углубившись куда-то в себя, затем поежился, переступил в грязи. Выдохнул просто.
— Ничего.
Зейна выпрямилась, с трудом сдерживая победную улыбку, запахнулась в тяжелый плащ.
— Хоть тут я в вас не ошиблась, воины. Теперь, если заскучаешь, найдешь тропинку. Я перед тобой, Шагалан, далее унижаться не намерена, хватит. Придешь — приму, а нет… Желающих кругом полно. Вон, двое твоих братьев и здесь меня разыскали, истосковались, видать, бедняги. Хочешь — нянчись с больной, разгоняй миражи в ее голове, хочешь — вернись в явь, к настоящим радостям. А пока прощай, Шагалан. И думай сам.
Как-то незаметно надвинулась зима. Нудные дожди столь долго и упрямо нагружали водой землю, что снегу даже обрадовались. Когда в одно прекрасное утро побережье проснулось засыпанное белой, сырой мукой, ребята веселились словно дети. И не важно, что под слоем снега по-прежнему чавкала грязь. Они с гоготом бегали друг за дружкой, перекидывались снежками, толкались и боролись. Все успели усвоить: здесь, на землях Валесты, снег — краткий гость. Тяжелые, низкие облака с ним наползали с полуночи, с родины. Южные края покорно белели под могучим ударом пришельцев, но утекал день, второй, на худой конец неделя, и от снежных заносов не оставалось и следа. Иногда их смывал бросившийся в контратаку дождь, чаще — исподволь растворяла почти незнакомая с морозами земля. Оттого набеги северных гостей всегда выделялись яркими пятнами в череде сумрачных, грязных зимних дней. И все же не покидало ощущение, что именно в этот раз юные поселенцы веселятся как-то особенно самозабвенно. Может, они действительно стали беззаботнее? Может, взрослея, учились ценить каждую минуту радости? Или же догадывались — многим увидеть следующую зиму не суждено?
Вроде бы Рокош и не разболтал никому об оброненных Шагаланом словах, однако над гердонезской колонией все отчетливее сгущалась атмосфера близкой войны. Об этом мало говорили, просто важные еще вчера хлопоты сами собой отдалялись на задний план, обжитой, уютный лагерь вдруг оказался временным пристанищем, а бытие целиком сосредоточилось в подготовке к сражениям. С уходом мессира Иигуира ученые занятия практически прекратились, вдохновитель невероятной затеи и так успел дать своим птенцам больше, чем иные университеты. Теперь лишь изредка хардаи собирали ребят на лекции. Мастер Кане обучал их принципам тайной войны, при которой многолюдству врага противопоставляются скрытность, подвижность и сила мелких отрядов. Именно таковым, на его взгляд, предначертано было стать грядущему походу. Мастер Очата излагал азы полководческого искусства. Здесь понимания встречалось куда меньше, ребята с трудом представляли себя командующими войсками на поле боя. Шагалану, правда, удавалось. Основное же время ребята тратили на тренировки. Чудилось, невозможно уплотнить и без того жесткий распорядок, но площадки взялись загружать еще активнее. Канула в прошлое осенняя путина, разбредались, ворча, крестьяне, привыкшие к помощи на полях, обиженно ныла из-за недогляда скотина. Каждый высвобожденный час пережигался в схватках, где, истекши потом, должен был кристаллизоваться в живую мощь.
Как ни старался Шагалан, полностью отдаться занятиям у него не получалось — львиная доля забот лежала по другую сторону пролива, в Гердонезе. Ватага Сегеша откочевала-таки на три десятка миль к юго-востоку. Сыграли роль не только пожелания союзников — под самый снег отчаянную попытку крупной облавы предприняли враги. Хоть и успел Кабо вывести повстанцев из дубравы, прежние убежища зримо показали свою уязвимость. Таким образом, предстояло, вдобавок к переселению, укрыться и от щупалец Гонсета. Пусть до срока. Обе задачи требовали средств — из-за пролива потащили золото. Обустроились благодаря подобной помощи быстро. Местные разбойники попробовали было возроптать по поводу бесцеремонности, однако гости подвернулись не в меру сильные. Кто-то из аборигенов, кто не забыл еще истинных целей своей борьбы, влился в ватагу, прочих попросту разогнали. Лесов здесь водилось меньше, зато работы — больше. Буквально под боком располагались и столица, и вероятный центр будущей войны. Опять же, для регулярно посещавших старика валестийских странников дорога сократилась на треть. Шагалан и Кабо теперь челноками непрерывно сновали из лагеря к Сегешу и обратно. Скоро нащупали спокойные пути, обросли полезными знакомствами, наладили связь. Пару раз, правда, сталкивались с излишне рьяными патрулями, тогда на смену серебру приходило оружие, решительно убиравшее все препятствия. В остальном, дабы не привлекать внимания врагов, повстанцы свернули до поры лихой промысел и другие громкие подвиги, однако их лазутчики с прознатчиками трудились не покладая рук. По всей причудливой паутине, сотканной атаманом и накрывавшей едва ли не полстраны, постоянно пробегали искорки сообщений. Пока юные гости кропотливо разбирались с грудой новостей, выискивая ценные крупинки, старик методично и упрямо продолжал наращивать сеть, штопал прорехи, протягивал свежие нити. Время от времени отдельные паутинки лопались, их следовало аккуратно обрезать и заменять. Наверное, Сегеш не слишком понимал планы своих таинственных союзников, но доверял им и старательно делал, что умел.
Осуществлялась и еще одна задумка, на которой особенно настаивал Шагалан: в объект невидимой охоты превращался их самый опасный враг — Бренор Гонсет. Его, привыкшего к роли хищника, ныне выслеживали десятки глаз. Любой заморенный крестьянин или льстивый слуга, что покорно согнул спину перед вельможей, мог оказаться соглядатаем. Словно чувствуя неусыпное внимание, наместник осторожничал как никогда. Он удвоил эскорт, расставил новые патрули, часто перекраивал маршруты, выезжал неожиданно и по ночам, а то и вовсе предпочитал хорониться под защитой стен Тьюнира. Тем не менее о всякой поездке и, главное, остановке цели в кратчайшие сроки сообщалось Сегешу. Несколько раз ситуация выглядела вполне удобной для нападения, но повстанцам не везло: как ни спешили донесения, кони мелонгов всегда выигрывали в проворстве. Однажды никого из разведчиков в ватаге не случилось, а без них, резонно счел атаман, атаковать латную свиту — чистое сумасшествие. Дважды наперерез Гонсету отправлялся Шагалан, еще раз — Кабо. Хромец хоть и отнесся к затее скептически, не сумел избежать общего увлечения. Они снова и снова опаздывали. Лишь отворенные конюшни да перепаханные копытами дороги встречали их появление. Целый месяц минул в рискованном и бесплодном азарте.
